Когда Буравой в последний раз видел Марину на рубеже XXI века, ее семья из четырех человек жила в одной комнате ветхого деревянного домишки, а вторую комнату занимали сестра и племянница Марины. У них не было водопровода, а в туалет они ходили на улицу. «Трудно понять, как они вшестером могут жить вместе, ютясь в этом крошечном, темном и сыром помещении», – писал тогда Буравой. Марина выращивала овощи на даче, но их часто воровали. В конце концов воры придут за вашей капустой – так выглядит полный крах экономики. Это мир, в котором очень мало оплачиваемой работы, никто не может позволить себе купить большое количество чего-либо, и люди вынуждены полагаться на себя, свою семью и социальные связи, чтобы выжить на этом примитивном, по современным меркам, уровне. Россия прошла через это потрясение всего лишь тридцать лет назад. В Западной Европе такого кризиса не случалось со времен Второй мировой войны, а США никогда в своей истории не знали столь экстремальной экономической катастрофы. Наиболее близким аналогом можно назвать Великую депрессию, когда промышленное производство упало на 62 %: больше, чем в любой другой стране, за исключением Польши. Каждый четвертый рабочий был уволен. Сегодня о Депрессии вспоминают в основном по фотографиях цвета сепии, которые выглядят почти очаровательными: бродяги в товарных вагонах; бывшие биржевые маклеры, все еще одетые в свои костюмы, но продающие яблоки на улице; «оки»[12]
, едущие в Калифорнию из «Пыльного котла» со всем своим скарбом, пристегнутым к их драндулетам. Книга Луи «Стадса» Теркеля «Трудные времена» напоминает нам о жестоких судьбах, стоящих за этими знакомыми образами: ребенок умирает от голода, пока мужчины, женщины и дети, иногда по пятьдесят или шестьдесят человек в вагоне, едут на поезде в поисках работы или государственной помощи. Разорившийся бизнесмен кончает жизнь самоубийством, чтобы его жена и дети могли получить страховку. Урожай хлопка собирают скованные цепями заключенные, состоящие из чернокожих граждан, единственное преступление которых – их бездомность и безработица. Теркель, который был евреем, назвал это «Холокостом, известным как Великая депрессия».Асват Дамодаран, профессор финансов в Школе бизнеса Стерна в Нью-Йоркском университете, считает, что прекращение покупок неизбежно привело бы к современному варианту такого Холокоста. По его словам, идея о том, что общество меньшего потребления окажется лучше, проистекает из того факта, что сегодня каждый знает кого-то, кто вырвался из круга «зарабатывай-трать», упростил свою жизнь и стал счастливее. Парадокс заключается в том, что лишь очень немногие из нас могут выбрать такой счастливый образ жизни, а иначе это вызовет экономическую катастрофу.
«Если завтра уровень потребления во всем мире упадет на 25 %, это приведет к тому, что миллионы людей потеряют работу, – сказал он. – Начнется чрезвычайно болезненный период адаптации, во время которого людям придется сильно затянуть пояса».
Жизнь с меньшими тратами не будет ностальгическим отступлением от эпохи
«Будет упадок, – сказал он, – и он не закончится сам собой».
Ситуация в России разрешалась не слишком благополучно. В конце концов бывший СССР превратился из экономики, почти целиком управляемой центральным правительством, в эксперимент по созданию почти полностью свободного рынка. Буравой называет это «нисхождением России в капитализм». Местные мафиози заполнили вакуум, оставшийся после распада государства, и вскоре возглавили бартерную экономику.