День, когда мы были счастливы

Халина кладет руку ему на колено, глубоко признательная сидящему рядом мужчине. Она никогда не забудет тот день, когда вернулась из Кракова в свою квартиру в Варшаве, где он ждал ее. Мила, Фелиция, Яков и Белла тоже были там. Ее чувства, когда она увидела их, своих родных, не поддаются описанию. Однако эйфория испарилась, когда Адам сказал, что ничего не знает про Франку и ее семью. Они все еще не нашлись. Его собственные родители, два брата и сестра с двухлетним сыном тоже пропали, вскоре после того как Халина уехала в Краков. Адам отчаянно пытался найти их, но безуспешно, и Халина чувствовала, как он страдает.

Сначала она пожалела, что попросила его поехать с ней в Вилянув, но понимала, что он ни за что не отпустит ее одну и что, если она приедет в пустой дом или Горские сообщат ей плохие новости, у нее не будет сил вернуться в Варшаву.

Адам останавливает «Фольксваген», и Халина смотрит на домик Горских сквозь запыленное лобовое стекло. Он выглядит поврежденным, как будто его потрепала война. На крыше не хватает с десяток досок, а белая краска начала облезать со ставней, как кора с березы. На ведущей к двери дорожке из голубого сланца проросли сорняки. У Халины скручивает желудок. Дом выглядит заброшенным. Адам сказал, что зимой дважды писал Горским, чтобы проверить, как у них дела, обещая прислать деньги, как только появится возможность, но ответа так и не получил.

Халина проводит пальцами по безобразному шраму над бровью, а потом убирает руку в карман, где лежит конверт со злотыми – половина суммы, которую одолжил ей герр Ден, когда она наконец-то нашла его в Кракове. Семь месяцев прошло с тех пор, как она отвозила Горским деньги, как в последний раз видела родителей, и она изо всех сил старается не бояться, что худшие из ее кошмаров сбылись.

– Только будьте там, – шепчет Халина, отгоняя ужасные сценарии, придумывать которые поднаторел ее мозг: что Горские, не имея средств, были вынуждены оставить ее родителей на железнодорожном вокзале на произвол судьбы с фальшивыми удостоверениями; что сестра Марты, шныряя вокруг, обнаружила ложную стену за книжным стеллажом и пригрозила выдать Альберта за укрывательство евреев, если он от них не избавится; что сосед увидел на заднем дворе развешенное для просушки белье ее родителей, подозрительно большее по размеру, чем у Горских, и донес на них в «Синюю полицию»; что неожиданно явились гестаповцы и обнаружили ее родителей до того, как они успели спрятаться в тайнике. Варианты были бесконечны.

Адам выключает двигатель. Халина набирает воздуха в грудь и выдыхает через приоткрытые губы.

– Готова? – спрашивает Адам.

Халина кивает.

Она вылезает из машины и идет вперед, ведя Адама вокруг дома. У двери она поворачивается и качает головой.

– Не знаю, смогу ли.

– Сможешь, – говорит Адам. – Хочешь, я постучу?

– Да, – шепчет Халина. – Два раза. Стучи два раза.

Адам тянется мимо нее, а Халина переводит взгляд с двери на свои ноги, на линию крошечных черных муравьев, марширующих через каменный порог. Адам дважды стучит в дверь и берет Халину за руку. Халина задерживает дыхание и слушает. Где-то за спиной кричит дикий голубь. Лает собака. Ветер шуршит похожей на чешуйки листвой кипариса. И, наконец, шаги. Если шаги принадлежат Горским, их лица скажут все, понимает Халина, теперь с ожиданием глядя на дверную ручку.

Дверь открывает Альберт, еще более худой и серый, чем в их последнюю встречу. Увидев ее, он вскидывает брови.

– Это вы! – говорит он и прижимает руку ко рту, недоверчиво качая головой. – Халина, – говорит он сквозь пальцы. – Мы думали…

Халина заставляет себя посмотреть ему в глаза. Она открывает рот, но не может ничего произнести. Ей не хватает смелости спросить у него то, что нужно. Она ищет ответ в его глазах, но видит только удивление от того, что она у его порога.

– Пожалуйста, заходите, – говорит Альберт, жестом приглашая их в дом. – Я так волновался, узнав про Варшаву. Такое разорение. Как вы…

Адам представляется, Альберт закрывает дверь, и в то же мгновение их поглощает темнота.

– Вот, – говорит Альберт, включая лампу. – Здесь ужасно темно.

Моргая, Халина высматривает в комнате признаки, любой знак присутствия своих родителей, но все так же, как она помнит. Голубая керамическая ваза на подоконнике, зеленая обивка «пейсли» на кресле в углу, Библия на дубовом приставном столике рядом с диваном – ничего необычного. Она переводит взгляд на книжный стеллаж с невидимыми колесиками у противоположной стены.

Альберт прочищает горло.

– Точно, – говорит он, подходя к полкам.

Халина сглатывает. Проблеск надежды.

– Когда я увидел вашу машину и не узнал ее, – говорит Альберт, аккуратно отодвигая стеллаж вдоль кедровой стены, – то подумал, что им лучше спрятаться. На всякий случай.

«Им лучше спрятаться».

Альберт стучит по стене в том месте, где были полки.

– Пан и пани Курц, – тихо зовет он.

Щеки Халины неожиданно горят. Кожу покалывает от ожидания. Позади Адам кладет ладони ей на плечи и наклоняется, так что его подбородок задевает ее ухо.

– Они здесь, – шепчет он.