День, когда мы были счастливы

Насытившись, семья убирает со стола, а Сол выскальзывает со своего места. Он неделями подбирал идеальное место, чтобы спрятать афикоман, и поскольку это будет первый традиционный Песах на памяти Юзефа и Фелиции, днем он объяснил им значение ритуала. Он прячет мацу за книгами на нижней полке в спальне Адди и Кэролайн – не слишком сложно для Юзефа и не слишком легко для Фелиции. Когда он возвращается, дети убегают по маленькому коридору, а взрослые улыбаются их быстрым удаляющимся шагам. Сол сияет, и Нехума качает головой. Наконец, его желание сбылось: праздновать среди детей, которые получают удовольствие от охоты. Она представляет, сколько ему придется думать над тайником в следующем году, когда Рикардо и Кэтлин тоже смогут принимать участие.

Через несколько минут Фелиция возвращается с салфеткой в руке.

– Это было слишком просто! – восклицает Сол, когда она показывает ему мацу.

– Идем, – говорит он, подзывая Юзефа и Фелицию к своему месту во главе стола.

Внуки встают по бокам от него, и он обнимает их.

– А теперь скажите мне, мадемуазель Кайлер, – говорит он, внезапно посерьезнев и понижая голос на несколько октав, – сколько вы попросите за этот афикоман?

Фелиция не знает, что сказать.

– Как насчет крузейро? – предлагает Сол, доставая из кармана монету и кладя ее на стол.

Фелиция широко раскрытыми глазами таращится на монету и в конце концов тянется к ней.

– Это все? – дразнит Сол, прежде чем она забирает ее.

Фелиция теряется. Она смотрит на деда, все еще занеся пальцы над крузейро.

– Не думаешь, что заслуживаешь большего? – спрашивает Сол, подмигивая остальным.

Фелиция никогда раньше не торговалась. Это ее первый урок. Она замирает, потом с улыбкой убирает руку.

– Mais[123]! Он стоит больше! – заявляет она и краснеет, когда за столом раздается смех.

– Что ж, если вы настаиваете, – вздыхает Сол и кладет на стол второй крузейро.

Фелиция снова инстинктивно тянется к монетам, но на этот раз останавливается, взглянув на Сола. Она опускает руку и качает головой, гордясь своей выдержкой.

– А с вами сложно торговаться, – говорит Сол, надувая щеки и громко вздыхая, и опять лезет в карман. – А вы что думаете, молодой человек? Должны мы предложить ей больше? – спрашивает он, поворачиваясь к Юзефу, который завороженно следит за происходящим.

– Si, dziadek, si! – восклицает он на смеси польского и португальского, восторженно кивая.

Когда карман Сола пустеет, он поднимает руки в знак поражения.

– Вы забрали все, что у меня было! – признает он. – Но, юная леди, – добавляет он, положив ладонь на рыжую головку Фелиции, – вы это заработали.

Фелиция улыбается и целует деда в щеку.

– А вы, сэр, – говорит Сол, поворачиваясь к Юзефу. – Вы тоже старались, я уверен. Может быть, в следующем году афикоман найдете вы! – он достает из кармана рубашки последнюю монетку и кладет в ладонь Юзефа. – А теперь ступайте. Садитесь на места. Мы почти закончили.

Дети возвращаются на свои места за столом, Юзеф сияет, Фелиция крепко сжимает в кулачке собранные крузейро, слегка приоткрывая его, чтобы показать отцу. Селим тихо ахает, вытаращив глаза.

Бокалы наполняют вином в третий раз, а затем в четвертый, когда Сол произносит молитву пророку Элияу, для которого оставили открытой дверь в квартиру. Они поют «Элияу Ха-Нави», и Адди, Генек, Мила и Халина по очереди поют псалмы.

Сол ставит на стол пустой бокал и, улыбаясь, еще раз оглядывает всех собравшихся.

– Наш седер окончен! – говорит он, в его голосе слышится гордость и некоторая расслабленность из-за вина.

Без колебаний он заводит гимн «Адир Ху», и остальные подхватывают, их голоса с каждым припевом становятся громче и выразительнее.

Yivneh veito b’karov,
Bim’heirah, bim’heirah, b’yameinu b’karov.
Ei– l b’neih! Ei– l b’neih!
B’neih veit’kha b’karov!

Да восстановит Он свой дом,
Как можно скорее и в наши дни.
Боже, восстанови! Боже, восстанови!
Скорее восстанови свой дом!

– Уже можно? – спрашивает Халина. – Можно танцевать?

Как по команде, ее братья вскакивают со стульев и отодвигают столы к стенам, открывают окна, насколько позволяют узкие рамы. Снаружи уже темно.

Адди высовывается в окно и вдыхает ночной воздух. Над ним полная луна отбрасывает свой серебристый свет на бархатное небо и булыжную мостовую внизу. Адди щурится на луну, улыбается и возвращается в комнату.

– Мила первая, – командует Генек.

– Я давно не играла, – говорит Мила, садясь на табурет за пианино, – но постараюсь.