День, когда мы были счастливы

Горло пересыхает, когда она насчитывает десять человек в форме. У каждого в одной руке длинный металлический фонарик, в другой винтовка, и все они направлены на Халину и Франку. Халина отворачивается в сторону, чтобы яркий белый свет не резал глаза.

– Я пришла искать своего жениха и брата во Львове, – говорит она, заставляя голос звучать ровно.

Солдаты подходят ближе. Халина смотрит на свою мокрую одежду, на Франку, которая трясется от холода.

– Пожалуйста, – говорит она, щурясь от света, – мы голодные и замерзаем. Не могли бы вы помочь нам найти еду, одеяло, какое-нибудь укрытие на ночь?

В свете фонариков ее дыхание вырывается сизыми облачками пара.

Военные окружают девушек. Один из них берет корзинку и смотрит внутрь. Халина перестает дышать. «Отвлеки его, – думает она. – Пока он не нашел злотые».

– Я бы предложила вам поесть, – продолжает она, – но к этому времени наше единственное яйцо подплывает к Устилугу.

Она театрально дрожит, стуча зубами, как кастаньетами. Солдат поднимает глаза, и она улыбается, пока он рассматривает ее лицо, потом Франку, оглядывает их мокрую одежду, пропитанную грязью обувь. «Он не старше меня», – понимает Халина. Может быть, даже младше. Лет девятнадцать-двадцать.

– Вы идете к семье. А она? – спрашивает молодой солдат на плохом польском, направив фонарик на Франку.

– Она…

– У меня во Львове мать, – говорит Франка, не дав Халине ответить. – Она очень больна, и о ней некому позаботиться.

Ее тон такой искренний, такой спокойный, что Халине приходится постараться, чтобы не выдать удивления. Франка – открытая книга, искусство притворства никогда ей не давалось. По крайней мере до сих пор.

Солдат молчит. Речная вода стекает с локтей девушек, капая на землю у их ног. Наконец солдат качает головой, и в его лице Халина видит намек на сочувствие и даже удивление. Она чувствует, как напряжение покидает шею, на щеки возвращается слабый румянец.

– Идемте с нами, – приказывает солдат. – Почистите картошку, переночуете в нашем лагере. Утром обсудим, можно ли вам уйти.

Он отдает корзину Халине. Она неспешно принимает ее и вешает на локоть, потом наощупь находит руку Франки, и они идут на север в сопровождении мужчин в форме. Никто не говорит. Воздух полон только ритмом их шагов – топотом тяжелых ботинок и хлюпаньем мокрых подошв по траве. Через несколько минут Халина поглядывает на Франку, но кузина смотрит только вперед с ничего не выражающим лицом. И только потому, что Халина слишком хорошо ее знает, она видит легкое подрагивание ее челюсти. Франка в ужасе. Халина сжимает ее ладонь, давая понять, что все будет хорошо. По крайней мере она на это надеется.

Они идут почти час. Адреналин рассасывается, и Халина может думать только о холоде – о боли в суставах, в кистях рук и ступнях, и в кончике носа, который больше не мерзнет, а горит. Интересно, беспокоится она, можно ли получить обморожение, когда двигаешься? Придется ли ей ампутировать нос, если после прихода в лагерь он почернеет? «Хватит», – говорит она себе, заставляя себя думать о другом.

«Адам. Думай об Адаме». Она представляет себя у двери его квартиры во Львове, как обнимает его за шею и рассказывает о падении Франки, о своем собственном ледяном заплыве по Бугу. Когда она повторяет это в уме, получается безрассудно. О чем она думала, ныряя в воду вот так? Поймет ли Адам? Она уверена, что родители не поняли бы, но он поймет. Может быть, даже восхитится ее поступком.

Халина бросает взгляд на солдата справа. Он тоже молод. Чуть старше двадцати. И тоже замерз. Он дрожит под своей армейской шинелью и выглядит плачевно, словно предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь. Наверное, думает Халина, за большими винтовками и придающей важности формой эти юноши безобидны. Может быть, они с таким же нетерпением, как и она, ждут, когда закончится война. Она могла бы поклясться, что один из них, самый высокий, украдкой посматривает на Франку. Ей знакомы такие взгляды, отчасти любопытство, отчасти желание, обычно они направлены на нее. Халина решает включить обаяние. Она похвалит патриотизм солдат, с улыбкой убедит их, что в их же интересах отпустить их восвояси. Может быть, Франка пофлиртует немного с высоким, пообещает писать, поцелует на прощание. Поцелуй! Как давно она не ощущала губы Адама на своих. Кровь Халины немного теплеет, когда она убеждает себя, что ее план сработает. Конечно, им придется быть начеку, но она получит то, что хочет – всегда получает; в этом она лучшая.