День, когда мы были счастливы

Каюта Адди очень маленькая. Он снимает ботинки и протискивается боком, стараясь не задеть расшатанную койку, чье обшитое ореховым шпоном изголовье и желтое махровое покрывало которой знавали лучшие времена. Напротив продавленного матраса стоит маленькая скамейка красного дерева и несколько узких полок. Адди ставит ботинки на нижнюю полку, а мешок – на скамейку, вешает пальто и шляпу на крючок на двери в ванную, затем заглядывает туда. Ванная – причина, по которой он потратился на второй класс, – тоже невозможно маленькая. Душевая лейка на металлическом шланге, прикрепленном к стене над унитазом, и маленькое круглое зеркало над крошечной фарфоровой раковиной. Кожа Адди зудит при мысли о горячем душе – с последнего прошла почти неделя. Он тут же раздевается.

Сложив рубашку, жилет и брюки аккуратной стопкой на кровати, он берет мыло, гребень и бритву и заходит в ванную в нижнем белье и в носках. Он вставляет лейку в держатель на стене и поворачивает металлический рычаг в положение «горячая». Напор слабый, но вода теплая, и Адди чувствует, как расслабляется напряжение в плечах. Напевая, он трет себя, вместе с нижним бельем, пока не получает достаточно пены, потом медленно поворачивается по кругу, ополаскиваясь. Когда на трусах не остается пены, он снимает их и вешает над раковиной, потом снова намыливается и позволяет воде омыть его голую кожу, прежде чем выключить душ. Он тянется за одиноким белым полотенцем, висящим на перекладине на двери ванной и вытирается, продолжая напевать. Возле зеркала он чистит зубы, расчесывает волосы и бреется, проводя пальцами по линии челюсти и внимательно глядя, не пропустил ли чего. Наконец он выжимает свои влажные трусы и, смастерив из принесенной бечевки бельевую веревку, вешает их сушиться. Надев сменное белье и костюм, он улыбается: он чувствует себя заново родившимся.

На палубе Адди пробирается на нос сквозь толпу беженцев, кивая в знак приветствия и улавливая обрывки разговоров. «Вы слышали, Самора на борту?» – спрашивает кто-то, когда он проходит мимо. Адди интересно, узнает ли он Самору, если столкнется с ним. Наверняка бывший президент Испании купил билет в первый класс, палубой выше. Большинство разговоров, которые слышит Адди, о том, сколько изобретательности и неустанных усилий потребовалось, чтобы получить визы. «Простоял в очереди восемнадцать дней подряд». «Заплатил работнику посольства». «Ужасно, что приходится оставить сестер».

Некоторые высказывают предположения о том, сколько всего беженцев на борту: «Я слышал, шесть сотен… судно рассчитано на триста… не удивительно, что оно так переполнено… беднягам в третьем классе, должно быть, совсем тяжко». На палубе второго класса тесно, но это не идет ни в какое сравнение с самым нижним уровнем.

Примерно половина беженцев, которые встречаются Адди, евреи, некоторые из них упоминают имя Соуза Дантаса. «Если бы не посол…» Остальные – испанцы, бегущие от режима Франко, французские социалисты и так называемые дегенеративные художники и прочие «нежелательные элементы» со всей Европы – все они ищут убежища в Бразилии. Многие оставили семьи: братьев и сестер, родителей, кузенов, даже взрослых детей, – и ни одна душа не знает, что готовит им будущее. Но, несмотря на неопределенность, когда все поднялись на борт, общее настроение изменилось на счастливое предвкушение. «Альсина» должна отплыть в пять часов вечера, и в воздухе носится аромат надежды и свободы.

Адди проходит вдоль всего судна до носа, где обнаруживает темно-синюю дверь с латунной табличкой, и радуется своей удаче: «Salon de Musique, premiere classe». Музыкальный салон! Затаив дыхание, он берется за ручку и с грустью обнаруживает, что дверь заперта. «Может, кто-нибудь откроет ее», – говорит он себе, отступая к поручням и наблюдая за прогуливающимися мужчинами и женщинами. И действительно, через несколько минут синяя дверь распахивается, и из нее выходит молодой член экипажа в белой форме. Адди ждет, пока тот исчезнет в толпе, и успевает остановить дверь носком ботинка за миг до того, как она закроется. Внутри он видит лестницу и поднимается, перешагивая через две ступеньки.

В салоне пусто. Пол из вишневого дерева поблескивает между пересекающимися ковровыми дорожками из красной, золотистой и синей шерсти. Окна от пола до потолка, выходящие на правый борт, открывают вид на порт, а на противоположной стене висят зеркала, делая помещение больше, чем на самом деле. По углам стоят полированные деревянные колонны, а широкий арочный проем ведет, по предположениям Адди, в каюты первого класса. Кожаный диван, несколько круглых столиков и дюжина стульев в одном конце салона, а в другом конце, в углу – сердце Адди подпрыгивает в груди – концертный рояль «Стейнвей».