День, когда ты придешь

– Таков уж ее настоящий характер, – ответил Леонард.

– Безусловно. Они хотели захватить меня, и даже преуспели в уничтожении

нашего «Чодара» М.

– Какая неприятность, – вздохнул Леонард.

– Моя вина, милорд.

– Нет, я не собираюсь обвинять вас. Эта девчонка поистине неукротима.

Его младшая сестренка всегда была умненькой. Но теперь ее было не узнать. Как

же она успела так измениться? Когда это началось? Она провела слишком много времени

в Митриле, и там ей вложили в голову эти нежизнеспособные, беспомощные идеалы.

Кроме того, она до сих пор переживала смерть тех людей – отца и его товарищей – и в

черной меланхолии упивалась чувством вины, подобно тому, как грубые и просоленные

морские волки топят свою грусть в кружке рома. Ложным чувством вины – этим глупым

анахронизмом.

– Существуют и иные возможности. Я подготовил несколько вариантов…

– Не стоит. Есть масса дел, в которых мне абсолютно необходима ваша помощь,

Ли.

– Это честь для меня.

– Возвращайтесь скорее. Решение вопроса с моей сестрой мы оставим на более

позднее время.

– Но постойте, милорд! Вы считаете, что она не причинит неприятностей?

– Мы разберемся с ними в любом случае. Ей придется заплатить за свои глупые

убеждения десятками и сотнями жизней своих неразумных подчиненных.

– О да. Я приложу все силы, чтобы сбылось по вашему слову.

– Прекрасно, – преданность и обожание, прозвучавшие в словах Фаулера, вызвали

легкую улыбку на губах Леонарда.

– И еще, милорд… послание от вашей сестры.

– Да? Что же она сказала? – поинтересовался Леонард.

– Это были довольно вульгарные слова.

– Ничего. Говорите.

– Х-хорошо, – Фаулер заколебался. Нет, не оттого, что страшился гнева своего

господина. Но его горло сжималось, не желая пропускать уничижительные слова,

брошенные с таким яростным презрением. Он чувствовал себя неловко. – Леди Тереза

сказала дословно: «Ненавижу таких вонючих ублюдков и лицемеров, как… как вы». И

приказала мне передать вам. В точности.

Боже мой. До чего же дошло.

Раньше их соперничество выглядело благородным и пристойным – как и подобает

отпрыскам аристократической фамилии. Теперь же в ход пошел язык пьяных портовых

грузчиков – нет, эта девчонка действительно выбрала дурную компанию, раз нахваталась

столь неизящной лексики.

– Мда. Какая экспрессия. Какая самоуверенность.

– Нижайше прошу прощения.

– Нет-нет, не извиняйтесь. Я даже рад, что она столь энергична. Что же, оставляю

это на вас.

24

Выключив телефон, Леонард бросил взгляд в сторону длиннейшего обеденного

стола, где уже были расставлены столовые приборы и декоративные подсвечники. Ужин

еще не был накрыт.

Со стороны приоткрытой двери, которая ввела на кухню, доносилось звяканье и

шкворчание – там кто-то был. И можно было даже не сомневаться, кто именно.

Такая же упрямая, как сестра. Легко пожав плечами, он направился к двери и через

маленький коридорчик вошел на кухню. Глядя в спину девушки, что-то помешивавшей в

сковородке, стоявшей на гигантской плите, он произнес:

– Я дома.

Лопатка в руке девушке – Чидори Канаме – замерла. Она бросила на него взгляд

через плечо и ответила:

– С возвращением.

В ее голосе не было приветливости. Лопатка снова начала выписывать круги,

вороша шипящие в масле рисовые зерна.

– Если ты все время будешь готовить сама, шеф-повар будет очень огорчен.

– Неужели?

Канаме встряхнула сковородку и протянула руку к перечнице.

– Знаешь, что я готовлю?

– Что же?

– «Омурису». Японский омлет с рисом. Но здесь нет нормального тайского риса и

самого обычного японского кетчупа. Я перепробовала все, что нашла в кладовке, но

вкус… совсем не тот, к которому я привыкла.

– Какая жалость. Мне бы хотелось попробовать.

– Если хочешь, могу сгонять. В любом токийском супермаркете полно и риса и

кетчупа.

В выпаде недоставало обычного яда. Она говорила устало и меланхолично.

Опустившись на жесткий стул, Леонард проговорил задумчиво:

– Я забыл.

– Вкус омурису?

– Бараньего жаркого… раньше я любил его. И лицо матери, когда она стояла у

плиты – его я тоже не могу вспомнить.

Канаме не ответила, и он продолжал.

– Так устроено время. Оно течет, унося с собой все.

– Хочешь сказать, однажды я все забуду и влюблюсь в тебя?

– Этого я не говорил. Пока.

Леонард улыбнулся.

– Бороться с судьбой бессмысленно. Смирившись, ты однажды почувствуешь

облегчение. Я говорил только об этом.

Глаза Канаме были спокойны и холодны. Подобно зеркальной глади горного озера.

В них не отразилось ничего – словно в стекле. Как будто уверенные слова Леонарда не

вызвали в ней никакого сопротивления. Она просто фиксировала их, бесстрастно,