День Космонавтики(СИ)

- Я думал, что я бессмертен, - сказал я.

- Все мы так думаем, - покивал доктор. - Потом начинаешь сопоставлять, анализировать, делать выводы, и выходит, что где-то впереди неясно брезжит тьма. Ладно, отдыхай.

- Но меня выпустят? - спросил я.

Доктор не ответил.

Через какое-то время (день, неделю, месяц, месяцы) мне принесли просто-таки праздничный обед: картофель-фри и бедро курицы. Словно запасы каши кончились, и мои мучители сбегали до ближайшего ресторана быстрого питания. Не морить же голодом...

- Это в честь чего? - сунулся я в щель, через которую мне подавали миску.

- Новый Год, - неохотно сказал охранник.

- Серьезно?

Усевшись на койке и замотавшись в одеяло, я принялся есть курицу и размышлять.

Новый Год говорил много о чем. Я дожил до Нового Года. Это раз. Опять же, можно загадать желание. Это д... Нет, это если звезду увидеть или метеор, не так ли? Но в Новый Год, наверное, тоже стоит попробовать. Чем я рискую?

Я зажмурился.

Хочу... Вернуться хочу. В обычную жизнь. В пустые заботы. С девчонкой из книжной лавки сходить куда-нибудь. Она вроде бы была не прочь.

Простое желание.

Но если меня заставят выбирать между ним и возможностью знать правду? Мол, живи себе как обычно, вот тебе в зубы денежная компенсация, большая, на десять лет безбедной жизни, и никаких больше карточек?

Какой процент вообще выберет второе?

Я вздохнул, помял отнимающуюся ногу. Тут же закололо в боку, тяжесть угнездилась в висках. Разваливаюсь. Не так уж и много оказалось нужно, чтобы почувствовать себя немощным инвалидом. Всего-то - расклеить карточки. Ха-ха.

Я приобрел привычку ходить по камере. Вернее, по той узкой полоске от стены до двери, которая была у меня в распоряжении. Четыре с половиной шага туда и столько же обратно. Их можно было разбить на восемь шагов поменьше, а также на четырнадцать приставных. Иногда, с поворотом, приставных получалось пятнадцать.

При ходьбе боль в ноге, конечно, не стихала, но в ней проявлялся ритм, который через какое-то время позволял с ней сжиться и не замечать.

Я думал об отце и матери, думал, понимают ли они меня, ждут ли. Почему-то часто они представлялись мне стоящими напротив мэрии с плакатом "Верните нашего сына!". В дождь отец одевал желтый дождевик, а мама скрывалась под подаренным мной зонтом с нарисованными флюоресцентной краской медвежатами. Возможно, они даже устроили постоянный пункт, на котором дежурили Саня, Леха, Игорь и Семка.

Я вообразил это так ясно, что расплакался.

Еще мне думалось, что оставлять меня в живых моим мучителям нет никакой выгоды. И мое подвешенное, так сказать, состояние вызвано, скорее всего, тем, что убивать меня тоже выходило делом бесполезным, а то и опасным.

Возможно, моя смерть вызвала бы последствия, которые перечеркнули все, что они смогли бы ей достичь.

Это было приятно.

Я также привык постукивать ладонью по стене, сначала в глупой надежде, что она подастся под пальцами, как в "Побеге их Шоушенка", но затем просто потому, что нужен был хоть какой-то посторонний звук. Скоро я научился сносно барабанить, и даже видел в шлепках какую-никакую мелодию.

Так и проводил время.

Кашлял. Лежал. Массировал ногу. Сходил с ума. Разговаривал сам с собой. Вспоминал лекции Виктора Афанасьевича и чертил в уме графики. Жутко страдал от отсутствия новостей. Мечтал о любой газете. Хотя, конечно, больше бы подошел смартфон или планшет.

Однажды мне приснился сон, как мы с ребятами пытаемся запустить ракету.

Как в глупых американских мультиках они сложили целую гору из ящиков с тринитротолуолом и динамитных шашек.

Кто-то потянул шнур, а я зачем-то полез на вершину этой горы. Там стоял простой стул с сердечком, вырезанным на спинке. Я оседлал его, обмотал веревкой ноги, живот и стал ждать старта. Причем никакой мысли о дикости такого вот полета у меня не возникло.

- Ты готов? - спросили ребята снизу.

- Да, - ответил я.

- Будешь пролетать мимо Гагарина, передай ему привет, - попросили они.

- Обязательно.

Кажется, взрыв разнес меня на кусочки.

Выпустили меня в конце марта.

Тридцать первого марта, как сказал мне потом отец. Я немного не дотянул в заключении до года.

Как-то донельзя буднично все произошло. Я, честно говоря, заподозрил лишь переезд в другую тюрьму. А о смерти, о том, что могут убить...

Нет, об этом мне вовсе не подумалось.

В камеру с охранником втиснулись двое молчаливых ребят в камуфляже, надели мне на голову черный мешок, связали руки пластиковым шнурком и вывели наружу. Там нас уже ждал автомобиль, мне помогли забраться в него, охранник угостил прощальным пинком.

Крепкие руки усадили в кресло.

- Константин Ломакин, - с некоторой долей торжественности объявил мне невидимый, незнакомый голос, - мы рады вам сообщить, что проверка службы безопасности в отношении вас не выявила...

Дверца лязгнула, закрываясь. Взвизгнули шины. Я пропустил конец предложения мимо ушей.

- Постойте, - сказал я, - повторите, пожалуйста.

- Я хочу сказать вам, что вы свободны. Проверка не подтвердила угрозы от вас государственному порядку.

- Что?

- Думаю, это общая недоработка. У тебя нет претензий? Ты должен подписать отказ.