День красных маков

– Заткнись! – Голос Зелгаи прогремел на всю комнату. Он поднялся и указал на Майлза, что-то прокричал на родном языке; двери распахнулись, вошёл вооружённый охранник с завязанными глазами и направился к журналисту. Зелгаи выкрикивал указания. Охранник силой поднял Майлза со стула, развернул и толкнул к двери; направив оружие ему в спину, выталкивал из комнаты. Заикаясь, глядя через плечо на Зелгаи, Майлз бормотал невнятные оправдания:

– Пожалуйста… она… я… позвольте мне… она не… пожалуйста…

Поппи не шевелилась, не в силах была пошевелиться. В голове крутились слова: «Пожалуйста, не убивайте Майлза, он ни в чём не виноват, это всё я, пожалуйста, не убивайте его!»

– Что вы собираетесь с ним сделать? – Поппи сама не знала, что у неё вырвались эти слова, пока Зелгаи ей не ответил.

– Это зависит от вашего ответа. Будете дальше мне врать – я его убью.

По голосу Зелгаи Поппи поняла – так он и сделает. Она оцепенела от ужаса. Зелгаи вновь опустился на стул и посмотрел ей прямо в лицо.

– В последний раз спрашиваю – кто вы такая?

В голове Поппи звучал голос Майлза: «Молчи! Ты – Нина, не говори ни слова, ты – Нина Фолксток». Ей не хватало мужества повторять то же самое, а сосредоточиться и придумать новую историю мешал страх. Поппи глубоко вздохнула…

– Меня зовут Поппи Дэй. Я англичанка. Я парикмахер. Никто не знает, где я, никто не посылал меня сюда. Я приехала, потому что мой муж у вас в заложниках. Я прошу, отпустите его, пожалуйста.

Все молчали. Молчали целую вечность. Поппи чувствовала, что ноги больше ей не принадлежат. Её трясло. Не переводя взгляд, Зелгаи что-то сказал своим соплеменникам. Они поднялись и вышли. Поппи казалось, без сторонних наблюдателей будет не так страшно, но вышло наоборот. Она не хотела оставаться с ним наедине. Он погладил бороду.

– Ещё раз – кто вы такая и что вам нужно?

Глядя ему в глаза, Поппи честно ответила:

– Меня зовут Поппи Дэй. Я – жена Мартина Термита, солдата британской армии. Я англичанка, я парикмахер. Никто не посылал меня сюда, никто не знает, где я. Я приехала, потому что вы держите моего мужа в заложниках. Никто не пытается его освободить. Я хочу вернуть его домой. Я очень хочу вернуть его домой.

Дождавшись, пока она договорит, он расхохотался – громко, от души, словно услышал самый уморительный в мире анекдот. Потом звонко хлопнул себя по бедру, чтобы прийти в чувство, и вытер глаза.

Поппи почувствовала себя маленькой и беспомощной. Ей снова было шесть, никто не заботился о ней, никто не беспокоился. Она сильнее, чем когда-либо, тосковала по Мартину, она хотела оказаться дома, хотела, чтобы они оба оказались дома, чтобы он никуда не уходил, чтобы весь этот кошмар никогда не случился…

– Ради всего святого, почему я должен в это поверить? С чего вы взяли, будто я собираюсь вам помогать? С чего взяли, будто у вас вообще есть право приезжать в мою страну и выдвигать какие-то требования? – Голос Зелгаи был тихим, угрожающим. Поппи всегда отождествляла гнев и злость с громкими, грубыми криками. Теперь она поняла, что так бывает не всегда.

Она покачала головой, пытаясь прояснить мысли.

– Я не знаю, что вам ответить. Я не считаю, будто вы должны мне помогать. Я знаю одно – я не могу сидеть дома, ничего не делая. Я не из тех девиц, которые часами торчат у телефона и ждут, пока проблема разрешится сама собой. Я умнее. Я хотела всё взять в свои руки, во всём разобраться сама. Я думала, что если смогу поговорить лично с вами, рассказать, как мне плохо без мужа, как я хочу вернуть его домой, и что весь этот бардак не имеет ни малейшего отношения к…

– Вы правы, Поппи Дэй, – прервал Зелгаи, – это бардак. Но не будьте столь наивны, полагая, будто он не имеет ни малейшего отношения к вам. Это вы голосовали за ваше правительство, за ваше демократическое общество. Это ваш муж решил вступить в армию, которая каждую минуту каждого дня оттачивает меткость на афганских семьях, убивает неповинных женщин и детей, уничтожает целые общины. Это ваше общество морально разлагается, не оглядываясь назад и не переводя дыхания. Поэтому не пытайтесь, сидя здесь, доказать, что к вам всё это не имеет ни малейшего отношения. Имеет! Самое непосредственное отношение!

Поппи в который раз почувствовала себя очень одинокой. Она не знала, как быть дальше, о чём говорить. Но ей не пришлось; он взял всю инициативу на себя.

– Вы любите вашего мужа?

Этот вопрос поверг Поппи в изумление.

– Люблю ли я мужа? Конечно, люблю! Люблю больше всех на свете!

– Больше всех?

– Да, больше всех.

– Больше, чем себя?

Поппи ненадолго задумалась. Мартин был для неё целым миром, он единственный вносил свет в её паршивую жизнь, без него не имевшую смысла.

– Да. Люблю больше, чем себя. С самого детства.

Зелгаи кивнул.

– Мне это нравится.

Потом он поднялся и обошёл вокруг стола, размышляя. На нём был длинный, бледно-голубой шёлковый кафтан и чёрные кожаные туфли-лодочки. Склонившись над столом, Зелгаи скрестил руки на груди.

– Хорошо. Можете забрать вашего мужа домой. Вы оба свободны.

Поппи ушам своим не поверила. Она чуть слышно прошептала:

– Правда?