День милосердия

— Слушай-ка, а по матери ты не соскучился? Она умоляла взять тебя на пару деньков. Я ей говорю, как то есть «взять»? Захочешь, сам приедешь. Верно?

Лешка машинально кивнул. Думал он о другом.

— На вертолете прокатишься. Поживешь дома, отмоешься, отъешься, белье зимнее возьмешь. Посидим, в шахматишки сразимся, потолкуем. Ну как? Идея?

— А как же трасса? — страдальчески сморщился Лешка. — Мосин опять начнет гнать брак.

— Об этом не волнуйся. Я возьму образец шва, проверю. Если действительно брак, накажу. Ну? Собирайся, а то мне некогда. В управлении дел по горло, да и вертолет нельзя задерживать.

Раздумывая, Лешка вытянул из-под полки чемодан, раскрыл, поковырялся в книгах, решительно захлопнул.

— Нет, папка, я не полечу. Сейчас все так здорово закрутилось — до жути интересно. Мне надо разобраться во многом. А потом, если я уеду, они подумают, что я сдался. А я не сдался и не думаю сдаваться.

Павел Сергеевич посерел. Пенсне запрыгало на переносице и сорвалось. Он подхватил его, как будто оно было раскаленное.

— Сдался — не сдался! — вдруг закричал он. — Что тебе здесь — игрушки? А ну, быстро собирайся! Немедленно! — Он рванул с полу чемодан, швырнул на полку. Вздрагивая и приволакивая ноги, он забегал по вагончику, хватая Лешкины вещицы — майку, полотенце, рубашку. Скомкав их, швырнул в раскрытый чемодан. — Живо! Чтобы духу твоего здесь не было! Кому говорят?!

Лешка попятился к стене.

— Чего ждешь? — Трясущимися руками Павел Сергеевич кое-как нацепил пенсне, схватился за ремень.

Прижавшись спиной к стене, раскинув руки, Лешка беззвучно шевелил побелевшими губами. В расширенных глазах его разгорались странные огоньки — упрямые и враждебные.

Павел Сергеевич замер, вытер взмокший лоб.

— Папа… папа… что с тобой?

Лешка осторожно, как к чему-то страшному и притаившемуся, приблизился к отцу, готовый отскочить. В тени поблескивали стекла пенсне и два золотых зуба.

— Прости, сына, — захрипел Павел Сергеевич. — Нервы… — Он вытянул вперед руки, они тряслись, как у юродивого. — Распсиховался… Ты прав, тебе надо остаться… Конечно, конечно… Ты не сердись на меня, я чертовски устал.

Лешка подсел к нему, погладил по плечу:

— Тебе надо отдохнуть, папа. А за меня не беспокойся. Я приеду домой, только попозже. Хорошо?

Павел Сергеевич порывисто сжал его руку:

— Будь осторожен, сына. И не обижай людей. Они постарше тебя. У каждого своя трудная жизнь. Они не виноваты в этом. Советуйся с Чугреевым, он добрый человек…

Они обнялись. Лешка почувствовал, как колючая щека отца стала горячей и мокрой.

Прямо с аэродрома Павел Сергеевич поехал к Каллистову. Он еще и сам не знал, о чем будет говорить с ним. Смутная тревога покалывала и щекотала сердце. Он попросил таксиста ехать быстрее.

На скользких, как намыленных, ухабах за рекой тащились мучительно долго. Павел Сергеевич то и дело поглядывал на часы, боялся не застать Каллистова на месте. Таксист тихо поругивался, обгонять было невозможно. Навстречу, буксуя и елозя по выбоинам, бесконечным потоком ползли машины. Уныло моросил дождь. Небо походило на дорогу — мутными грязными полосами висели низкие тучи. Из трех серых бетонных труб ТЭЦ вываливался тяжелый белесый дым и скатывался к матово-сизой, как шлак, реке.

У Каллистова шло совещание. Павел Сергеевич прождал около часа. Первым из кабинета выскочил Федор Захарович.

— О, Павел! Спешу в обком. Поехали, по дороге потолкуем.

Шофер гнал «Волгу» смело и нагло, не скупясь на сигналы. По стеклам стегало жидкой грязью, едкий парок просачивался снизу, от выхлопной трубы.

— Ну что у тебя, как дела? — спросил Каллистов, хватаясь за переднее сиденье.

— Газ не будет подан в срок, я сорву график, — как-то вдруг, с ходу, решил Павел Сергеевич. — Я не могу…

Каллистов уставился на него дикими глазами.

— Ты что, обалдел?

— Сегодня я был на трассе. У меня там сын контролером. Понимаешь? Сегодня же отменяю приказ.

— Что за бред!

Машину занесло, они повалились друг на друга.

— Осторожней! Но скорость не сбавляй, — со злостью прокричал Каллистов шоферу. — Ты что? Рехнулся? Ты понимаешь, что ты говоришь?

Их снова тряхнуло. Шофер неистово крутил баранку. Машина неслась между двумя потоками.

— А мне плевать! — перешел на крик Павел Сергеевич. — Я не хочу терять сына. Это ты понимаешь?

Каллистов посмотрел на него как на помешанного, гаркнул шоферу: «Потише!» — и успокоился.

— Послушай, Павел, при чем тут сын? — спросил он, отваливаясь на сиденье.

— Я не хочу, чтобы он плюнул мне в лицо или дал по физиономии. А это не исключено.

— Поговори с ним, объясни все, как есть, может, поймет.

— Не поймет.

— Ну убери его с трассы, переведи в город.

— Уже пробовал, не получается.

Каллистов презрительно скривился: