День милосердия

— А я знал, — сказал он. И на ее недоуменный взгляд добавил: — Телепатия.

— Понятно, — улыбнулась она. — Где учитесь?

— В кораблестроительном. Четвертый курс.

Она печально вздохнула:

— А я мечтала изучать великий могучий прекрасный…

— Провалилась, — сочувственно сказал парень.

Она стояла спиной к окну, опершись о приоконный столик и сложив руки на груди, задумчиво смотрела вроде бы на парня, но и не вполне замечая его. Он оглянулся — кроме них двоих, никого в купе не было. Решительно шагнув к ней, он взял ее за плечи, легонько тряхнул.

— Что с тобой? Почему так смотришь, ласточка?

Она молча высвободилась. Он снял плащ, скомкав, бросил в угол и уселся на полку, вытянув длинные ноги в спортивных ботинках. На нем была ярко-оранжевая рубаха с нагрудными карманами, галстук салатного цвета с большим узлом и коричневые вельветовые штаны. Жилистые руки с широкими ладонями и крупными пальцами сжались в кулаки, и кулаки эти казались твердыми, как камни. Она насмешливо осмотрела его наряд, одобрительно поцокала языком.

— Скромный советский студент, — шутливо сказал он.

— Собрался на международный фестиваль, — в тон ему подхватила она.

— К маме! — смеясь, воскликнул парень. — К маме, ласточка, за зимней одеждой. Такая проза.

Она улыбнулась:

— Тебя как зовут?

— Зайцем. А что?

— Да так. Было бы смешно, если бы тебя звали Аликом.

— Да, это было бы забавно, — согласился парень, — но я — Юрий.

— Понимаешь, — она вздохнула, — надо выходить замуж, а я не хочу.

— Почему «надо»? Раз не хочешь, значит, не надо.

— Ты так думаешь? — с надеждой спросила она, и взгляд ее снова, как в прошлый раз, застыл на нем.

Парень тоже, как зачарованный, смотрел на нее. Ее лицо в тени преобразилось: только что было обыкновенным, с мелкими чертами, остреньким носом, тонким ртом и маленькими глазками пыльно-коричневого цвета, теперь же оно округлилось, тени смягчили острые черты, глаза расширились, рот приоткрылся, и стали видны ровные белые зубы. Теперь она казалась миловидной.

— Чудачка, — сказал парень, — ты знаешь, в каком веке живешь?

Он положил руку на ее колено и медленно повел вверх. Она вздрогнула, напряглась. Он тотчас убрал руку, рассмеялся:

— Колготки и мини-юбка — вот в каком веке!

— Ха! — только и сказала она.

— Алик жених? — непринужденно спросил парень.

— Банальная история. Учились в одном классе. Он сочинял стихи, посвящал мне. Вот, например. — Она стала произносить стихи, не декламировать, а именно произносить — монотонным унылым голосом: — Трамвай катил, костями лязгая, свой вечный след искал стальной; на рельсы падал мелкой дрязгою снег — неврастеник молодой. Он умирал, растекшись каплею на стали эшафотной льда. Так я бреду и сердцем капаю — в Ничто, Нигде, Везде, Всегда… Как, по-твоему?

Парень поморщился:

— По-моему, бред собачий.

— Нет, тут что-то есть. Но дело не в этом. Он хотел поступить на филфак, готовился — и вдруг заскок: решил выразить историю в математической форме. Представляешь? Два месяца, вместо того чтобы готовиться к экзаменам, круглые сутки занимался своей химерной идеей. Слева на столе груда книг по истории, справа — по математике. И что же? Провалился на экзаменах и, чтобы как-то оправдаться, выдумал философию в кавычках: к черту учебу, надо жить проще, стать песчинкой — в этом истинное счастье…

— Все это мура, напрасно переживаешь, — перебил парень.

Он вскочил, взял ее за руки, потянул к себе.

— Знаешь, что тебе надо?

— Что?

— Влюбиться.

— О! Это лекарство не выдается по рецептам.

— Могу предложить в любых количествах. Я нежадный.

— Однако ты самоуверен.

— А почему бы и нет?

— Алик тоже нежадный, — сказала она с сарказмом.

Парень резко выпустил ее, чуть оттолкнул — она не удержалась и шлепнулась на сиденье.

— Извини. — Он сел рядом, погладил ее по руке. — Не сердись. Больше не буду, честное слово! Ты такая теплая, грустная…

Она горестно, по-женски наморщила лоб и провела рукой по лицу:

— Хочется просто по-человечески поговорить.

Парень бережно обнял ее за плечи. Она вдруг закрыла лицо и расплакалась. Он растерянно смотрел на нее, не зная, что сказать, чем утешить. Она достала платок. Парень заботливо принялся утирать ей слезы. Она рассмеялась — отрывисто, нервно, виновато.

— Видишь, какая дура.

— Ничего, ничего. Давно не плакала, да?

Она закусила кончик платка, сморщилась, пересиливая слезы.

— Да ты плачь, легче станет, — посоветовал парень.

Она снизу искоса взглянула на него.

— Странный ты: глаза зеленые, хищные, а сам вроде бы добрый. Ах! — Она с досадой махнула рукой. — Я в этом ничего не понимаю. У Алика мягкие, серые, а что толку?

— Ну и что же дальше с Аликом? Продолжает развивать свою «теорию»?

Она горько усмехнулась:

— Была теория, а потом началась практика. Забросил занятия, связался с какими-то типами, стал пить. Хочешь, расскажу? — вдруг спросила она.

— Конечно, — удивился он. — Я слушаю.