День середины лета

Котелок закипел. Наставник, оторвавшись от своего "вестника", бросил в воду кусок солонины, высыпал скудные остатки крупы из их запасов, хмуро потряс уже пустой мешочек и, подумав, добавил в свое варево пучок привядших травок, видать, собранных Илл'ой еще к прошлому (вчерашнему ли?) обеду.

Юноша с девушкой невольно ловили каждое его движение с тоскливым голодным нетерпением.

Дождь понемногу прекращался, оставляя по себе хмарь и мокрый, болотный холод. Ежась, Илан спешно докарябывал письмо Гутору, уже не заботясь об изящности мелких буковок. Ноздри сами собой раздувались, прожорливо вдыхая чудесные ароматы похлебки. Таким голодным лорд-наследник давно уже себя не чувствовал!

Лекарка рядом сглотнула.

— Тебе помочь? — спросила Огнезора, посматривая на котелок и миски с плохо скрытой надеждой.

— А встать-то сможешь? — насмешливо покосился тот. — Сиди уже… Еще поведет от слабости — чего доброго в костер угодишь… Послание готово? — обратился к Илану.

— Уже… — закивал тот. — Подписываешь ты, — протянул Илл'е бумагу.

Та замерла на миг, колеблясь — затем спешно, будто в омут ухнула, нацарапала свое имя.

— Мне не поверят, — вздохнула обреченно.

— Поверят, — хмыкнул мужчина. — Руку дай!

Он двигался так быстро, что жрица даже не успела отпрянуть. Стиснул девичьи пальцы, кончиком кинжала проколол подушечку, прижал к бумаге рядом с ее нерешительной подписью. Затем столь же стремительно капнул на листок собственной кровью.

— Зачем это? — поразилась лекарка.

— Твоя кровь — для опознания, и чтобы Гуторовы храны пропустили. Моя — для весомости, чтобы святой отец поверил…Эх, храмовая девочка! — покачал головой на ее недоверчивое хмыканье. — Ничего-то ты о собственном Храме не знаешь…

— Ты зато знаешь больно много, — беззлобно огрызнулась девушка. — Отправлять-то свои послания как будешь?

— Увидишь! — широко, по-мальчишески улыбнулся он, отчего даже Илан, никогда таким наставника не видевший, дар речи потерял. Что уж говорить о бедной лекарке!..

А Огнезор, пока они в себя приходили, руку вытянул вверх, подзывая, притягивая, подманивая. Лицо напряжено, губы сжаты, глаза видят и не видят — ищут… И вот уже черная тень выпала из серой хмари — встрепанный, промокший ворон, хлопая крыльями, уцепился за затянутый беспалой перчаткой кулак. И вдруг замер, словно неживой.

Юноша издал восторженный возглас.

Нет, он этот фокус и прежде много раз видал — но все равно не мог сдержать детской радости.

Илл'а же с опаской потянулась к птице. Тронула пальцем жесткие перья, отдернула руку. Возмущенно пихнула в грудь наставника.

— Нельзя животных с помощью дара подчинять! Нехорошо это, грех!

— У нас здесь людей дюжинами на поводок сажают, — язвительно поддел он, — а нашу маленькую святошу беспокоит птица!

Неприятная, циничная ухмылка вдруг искривила губы милой храмовой девочки, сделав ее лицо чужим, совсем не знакомым Илану. Так мог бы усмехаться Огнезор — давно не юный и весьма уже потрепанный судьбою. Но не Илл'а — не его беспечная подруга, прямолинейная, наивная и вспыльчивая… Словно другой человек выглянул из глубины зеленых глаз. Может быть та, годы назад умершая, женщина, которой лорд-наследник не знал — и не хотел бы узнать?

— А птицы больше стоят жалости, чем иные люди, — с сарказмом проговорила эта "другая". — Вам ли не знать, господа-дознаватели?..

Со злым хриплым карканьем ворон сорвался в мокрое небо, унося к столице два скрепленных кровью послания…

* * *

Новый Илл'ын кошмар был полон снега, холода и… смерти. Стыли льдинки в волосах, в заскорузлом на морозе темном меху воротника. Нога подламывалась и тонула в сугробе. Воздух рвался хрипло изо рта, оседая на щеках колючим инеем.

А затем боль разрывала тело — снова и снова.

Словно в смоле, увязла девушка в одном этом миге, не в силах вырваться, пережить, оставить в прошлом…

Снежная мгла метели растворялась во тьме тускнеющего взгляда.

Холодно…

Так холодно, что на губах больше не тают снежинки…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ДЬЯВОЛ

Наутро Таргел был молчалив и задумчив. Не язвил, не сыпал наставлениями, не подгонял, не повышал голос — лишь с хмурым видом перетряхивал походные мешки, уже изрядно потрепанные дорогой, полегчавшие почти наполовину.

А еще — следил за Илл'ой. Каким-то тоскливым, совсем больным взглядом, словно за умирающей…

И без того мрачной, девушке хотелось от этого завыть. А может, и повторить свой недавний подвиг — да врезать-таки белобрысому лорду-дознавателю по изрядно заросшей физиономии. Вдруг хоть на сей раз врасплох застанет?..

О новом, особенно жутком, кошмаре она старалась вообще не думать — в чем, кстати, весьма мешал похоронный вид ее спутника. Или все же — товарища по несчастью?

Илл'а давно подозревала нечто подобное, только прямо спросить у нее все духу не хватало. Но теперь, подстегнутая раздражением, весьма решительно направилась она к Таргелу.

— Ты тоже их видишь? Мои кошмары? — то ли спросила, то ли обвинила.

От ее голоса мужчина вздрогнул, выпустил мешок из рук. Резко, дергано вскинул на девушку взгляд….

— Да, — подтвердил виновато.