Читаем Дерек Джармен полностью

В книге, которая прилагалась к фильму, Дерек указал, что он был «одержим» интерпретацией прошлого[131]. Но его интерес заключался не только в прошлом, но и в том, как настоящее использует прошлое. Применительно к его собственному фильму это объясняет тенденцию делать замечания, относящиеся к настоящему времени в контексте обсуждения прошлого, как, например, в предыдущем абзаце[132]. Система, которой противостоял Дерек в «Дэнсинг Ледж» была чем-то бóльшим, нежели просто набором конкретных лиц, но для него ее олицетворяла деятельность относительно небольшого числа людей в середине 1980-х. Посмотрев вокруг, он мог увидеть братьев Саатчи, проводивших активные интервенции на современном арт-рынке через свои рекламные агентства, которые гарантировали, что их клиенты — миссис Тэтчер и консервативная партия — будут избраны и переизбраны. Между тем близкий друг Саатчи, работающий в рекламе Дэвид Патнэм, стал продюсером фильма и имел непосредственное отношение к Британскому фильму года. Выпущенный Патнэмом фильм «Огненные колесницы» был показан в Каннах в 1981 году, и Дерек узнал, что Патнэм вынудил актера Иэна Чарлсона говорить, что это его первый фильм, тогда как на самом деле Чарлсон сыграл одну из главных ролей в «Юбилее»[133]. Чарлсон извинился перед Дереком, но здесь речь шла о переписывании истории в угоду рекламе, и это отдавало практикой, принятой в тоталитарных государствах к востоку от железного занавеса, что и давало пищу некоторым из парадоксов, лежащих в основе «Воображая Октябрь». После этого муравей Дерек часто публично критиковал гиганта Патнэма, и Патнэм не остался в стороне, пытаясь раздавить своего противника сарказмом[134]. В деятельности Саатчи и Патнэма Дерек нашел взаимосвязи, включающие в себя благосостояние, классовые интересы, политику, искусство и кино, в общем, нечто связанное с темой «Караваджо».

Мнения критиков по поводу «Караваджо» разделились. «Тоскливый» фильм, который «не в состоянии взволновать», «очень холодный» — в City Limits — с одной стороны и «путеводная звезда фильма — это поиски Караваджо истины», что делает фильм гипнотическим — в The Financial Times с другой[135]. Однако критиков-энтузиастов, безусловно, было больше, чем тех, кто обругал фильм. Сегодня особенно интересно отметить, что, казалось, чем популярнее и невзыскательнее было издание, тем больше автор получил удовольствия от фильма. Почетное исключение из этого правила составил выдающийся художник и историк искусства сэр Лоуренс Гоуинг, который написал обзор фильма для The Literary Supplement Times. Гоуинг нашел его «весьма примечательной медитацией», основанной на картинах Караваджо и его времени, «интересным и оригинальным размышлением на тему о переосмыслении прошлого Караваджо… [Он] несомненно красив, а иногда [предлагает] весьма полезные основания для предположений о том, как были написаны эти картины». Обратив внимание на сексуальность, он заявляет: «Я не знаю, где бы поэзия ручного облегчения была показана лучше»[136]. Здесь он, кажется, намекает на закадровый текст, в котором умирающий Караваджо вспоминает ранний сексуальный момент из своего детства, связанный с Паскалоне:

Я вижу волнение в его штанах. «Можно мне засунуть туда руку?» Слова падают сами по себе в замешательстве… Я становлюсь на колени перед ним и робко дотрагиваюсь в темноте… Его член растет в моей руке и распространяет тепло. Паскалоне говорит, что его девушка, Сесилия, держит его тверже. «Тверже, Микеле!»

В интервью Square Peg Дерек сказал, что «история Паскалоне — это моя история. Голос за кадром у смертного одра полностью автобиографичен»[137]. Тем не менее единственная похожая история, которую он рассказывает в своих воспоминаниях, произошла не в Италии, когда ему было четыре года, а позже, на базе ВВС в Абингдоне. Она относится к летчику Джонно и датирована в «На свой собственный риск» 1950-ми[138].

Не много других критиков упоминали секс так прямо, как Гоуинг. В Newsweek Эдвард Бер, охарактеризовав фильм как «смелый и изобретательный», а также «целомудренный, поэтичный и сдержанный», убеждает читателей, что в фильме «примерно в сто раз больше вкуса, чем в том, что миллионы десятилетних смотрят по телевизору каждый вечер»[139]. Дайлис Пауэлл в статье для Punch, отмечает, что лица оказывают гипнотическое воздействие:

Перейти на страницу:

Все книги серии Критические биографии

Сергей Эйзенштейн
Сергей Эйзенштейн

Сергей Михайлович Эйзенштейн (1898–1948) считается одним из величайших режиссеров мирового кино за все время его существования. Кроме того, за последние десятилетия его фигура приобрела дополнительные измерения: появляются все новые и новые материалы, в которых Эйзенштейн предстает как историк и теоретик кино, искусствовед, философ, педагог, художник.Работа британского исследователя Майка О'Махоуни представляет собой краткое введение в биографию этого Леонардо советской эпохи. Автор прежде всего сосредоточивает внимание на киноработах режиссера, на процессе их создания и на их восприятии современниками, а также на политическом, социальном и культурном контексте первой половины XX века, без которого невозможно составить полноценное представление о творчестве и судьбе Эйзенштейна.

Майк О'Махоуни

Публицистика
Эрик Сати
Эрик Сати

Эрик Сати (1866–1925) – авангардный композитор, мистик, дадаист, богемный гимнопедист Монмартра, а также легендарный Вельветовый джентльмен, заслуженно является иконой модернизма. Будучи «музыкальным эксцентриком», он переосмыслил композиторское искусство и выявил новые методы художественного выражения. Но, по словам Мэри Э. Дэвис, автора книги, «Сати важен не только для авангарда, но и для фигур, полностью вписанных в музыкальный мейнстрим – например, для Клода Дебюсси и Игоря Стравинского», а его персона давно заняла особое место в музыкальной истории человечества.Настоящая биография не только исследует жизнь композитора, но и изучает феномен «намеренного слияния публичного образа и художественного дара» Сати, а также дает исчерпывающий портрет современной ему эпохи.

Мэри Э. Дэвис

Музыка / Научпоп / Документальное

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Учение о подобии
Учение о подобии

«Учение о подобии: медиаэстетические произведения» — сборник главных работ Вальтера Беньямина. Эссе «О понятии истории» с прилегающим к нему «Теолого-политическим фрагментом» утверждает неспособность понять историю и политику без теологии, и то, что теология как управляла так и управляет (сокровенно) историческим процессом, говорит о слабой мессианской силе (идея, которая изменила понимание истории, эсхатологии и пр.наверноеуже навсегда), о том, что Царство Божие не Цель, а Конец истории (важнейшая мысль для понимания Спасения и той же эсхатологии и её отношении к телеологии, к прогрессу и т. д.).В эссе «К критике насилия» помимо собственно философии насилия дается разграничение кровавого мифического насилия и бескровного божественного насилия.В заметках «Капитализм как религия» Беньямин утверждает, что протестантизм не порождает капитализм, а напротив — капитализм замещает, ликвидирует христианство.В эссе «О программе грядущей философии» утверждается что всякая грядущая философия должна быть кантианской, при том, однако, что кантианское понятие опыта должно быть расширенно: с толькофизикалисткогодо эстетического, экзистенциального, мистического, религиозного.

Вальтер Беньямин

Искусствоведение
Дягилев
Дягилев

Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) обладал неуемной энергией и многочисленными талантами: писал статьи, выпускал журнал, прекрасно знал живопись и отбирал картины для выставок, коллекционировал старые книги и рукописи и стал первым русским импресарио мирового уровня. Благодаря ему Европа познакомилась с русским художественным и театральным искусством. С его именем неразрывно связаны оперные и балетные Русские сезоны. Организаторские способности Дягилева были поистине безграничны: его труппа выступала в самых престижных театральных залах, над спектаклями работали известнейшие музыканты и художники. Он открыл гений Стравинского и Прокофьева, Нижинского и Лифаря. Он был представлен венценосным особам и восхищался искусством бродячих танцоров. Дягилев полжизни провел за границей, постоянно путешествовал с труппой и близкими людьми по европейским столицам, ежегодно приезжал в обожаемую им Венецию, где и умер, не сумев совладать с тоской по оставленной России. Сергей Павлович слыл галантным «шармером», которому покровительствовали меценаты, дружил с Александром Бенуа, Коко Шанель и Пабло Пикассо, а в работе был «диктатором», подчинившим своей воле коллектив Русского балета, перекраивавшим либретто, наблюдавшим за ходом репетиций и монтажом декораций, — одним словом, Маэстро.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Биографии и Мемуары / Искусствоведение / Документальное