Деревенская околица. Рассказы о деревне

А вот как гости отдыхали, когда наступало свободное время. С утра, наскоро позавтракав, уходили вниз по реке и в тихих омутах Серебрянки рыбачили. Если удавалось добыть тайменя, то это было событие! Конечно, ставили палатку, где в жару отдыхали. А ещё загорали. Собирали целебные травы: зверобой, душицу, тысячелистник, их тут хоть литовкой коси.

Николай Борисович щёлкал фотоаппаратом, чтобы надолго запомнить красоту природы, и это ему потом помогало в работе. Но больше рисовал, он буквально ходил по пейзажам. А это дивная природа: горы, стога сена, красавица Серебрянка… В это время забывал всё, уходил в свой мир цвета, объёма и перспективы.

Варили уху, это ли не милое дело? И каждому найдётся дело, это для души. Чистят картошку, потрошат рыбу, собирают дрова. Горит костёр, ключом закипает в ведре вода, сизый дымок тянется вверх и незаметно растворяется. Только начинали звякать посудой, из травы появлялся Шарик, садился поодаль, высовывал язык и улыбался, как бы желал приятного аппетита. Пёс был совестливый, не наглел, он знал, городские люди добрые — угостят.

— А-а! Явился, нахлебник, — беззлобно корили его «добрые городские люди», — на и тебе, бродяга. Угощайся.

К той поре вызревала малина, смородина. Наедались до оскомины, ну чем ни рай! На пасеку возвращались уже по темну.

***

Однажды Николай Борисович разговорился с самим Егором Ивановичем на щекотливую для него тему:

— Любезный Егор Иванович, дети в городе, есть к кому притулиться, — не тянет тебя в город в благоустроенную квартиру?»

— А что я в городе забыл? Среди этой толкотни и суеты на асфальте и в бетоне, я на второй же день помру с тоски. Как это можно жить без земли и без родни? Без своих корней я, как вон та сухостоина, сразу зачахну. Тут если зимой на день-два вырвемся с матерью внуков проведать, так не дождёмся, когда назад домой. Нет, ты что! И потом, а куда я избу в деревне дену?

— Как куда, — продашь.

— Та ты что?! — Егор Иванович так изумился, что даже встал и заходил. — Да я скорее умру, чем брошу свой дом. Знаешь, как я его строил? Это же была целая история. Ты только послушай.

После фронта вернулся я домой и не узнаю своей деревни. Вроде, чужая. Мало того, что грязь непролазная, так ещё кругом разор и упадок. Мужиков, кого поубивало, а кто насмотрелся, как живут люди за границей, плюнул на колхоз с его трудоднями и подался в город. До войны мы в деревне жили, как крепостные, особо не разбежишься, так как паспортов нам не полагалось. А это значит — сиди в деревне и не рыпайся. Хоть и грешно говорить, но война помогла многим сбежать из колхозов. Кругом разруха, рабочих рук не хватает, кто поумней, те смекнули — бежать.

А мне куда, и зачем убегать? Маманя хворая, кроме меня ещё пять душ, а тятя был уже в годах и один тянул всё хозяйство. Хоть и было тяжело, но так же продолжал плотничать в колхозе.

Подался в плотники. А дело молодое, не век же в холостяках ходить, а у тяти без меня теснота. Через время он мне и говорит:

— Строиться тебе надобно, Егорка, — и в затылке чешет, — пока я при силе, что смогу присоветую и помогу.

Хорошо сказать «строиться», а как? Главное — из чего? В войну, да и после неё, за лесом следили не то, что сейчас. Разрешалось в лесу на дрова собирать только сучки да шишки, а на валежник и вершинник выписывался билет. И не дай Бог, если кто свалит сосёнку, — замордуют, до тюрьмы доходило. А чуть голос подал — враг народа! Все и молчали. В магазинах — шаром покати, строевой лес даже колхозу отпускали строго по разнарядке и считали каждое бревно. Это сейчас бедлам и расхлябанность.

И всё же мы исхитрились и в год поставили пятистенник, а вот как это было — очень интересно.

Из нашей деревни на войне много мужиков отличилось, но на отличку был Матвей Губарев. Он ещё до войны был военным лётчиком, а в боях под Москвой и Сталинградом так отличился, что стал полным кавалером орденов Славы. Но приключилась с ним страшная беда: вернулся домой без ног. У Губаревых собралась большая семья, а тут ещё Матвей без ног с семьёй явился.

Все сгрудились в родительском домишке-развалюхе. Обращался Матвей и в военкомат, и в райисполком — дайте хоть лесу на постройку дома, поскольку заслужил. А ему отвечают, что нет фондов, хотя начальство и тыловые крысы для себя фонды находили и строились. Бился-бился он сердешный, а тут ему мужики присоветовали действовать по-другому, а не христарадничать.

Накануне дня Победы к нему из района приехал корреспондент, тоже фронтовик, Фёдор Громов. Снял Героя на карточку для газеты, побеседовали, и тут Матвей просит Фёдора:

— Сними-ка меня на память возле родного дома, — а тогда уже тепло было. Вот он разделся до трусов, взгромоздился со своими культями на табуретку, и тот его так и снял на фото.