Деревенская околица. Рассказы о деревне

Было много тех, кому что-то надо купить, но больше тех, кому было интересно, как торгуются, пробуют играть, рядятся и спорят. Вдруг среди визга гармошек, басовых пробных переборов и незатейливых мелодий, как звонкий ручеёк зазвенит-заиграет умелец что-нибудь знакомое, родное и к нему начинает стекаться народ. А умелец стоит, отвернув голову в сторону, тянет меха и чутко прислушивается к звуку инструмента, потом говорит:

— Хорошая вещь! — Ставит инструмент и уходит.

Зачем тогда играл? А кто его знает, может, это просто веление души, а для зевак — развлечение, да и приятно. Удивительную игру тогда можно было услышать не только на концертах. Расходятся с сожалением, переговариваются: «Ну и мастак!»

Но хорошие музыканты на барахолках редкость, это только такие, как бедолага Паша. Как бы-то ни было, а он в свой первый «базарный выход» заработал сорок рублей, а это по тем временам половина средней месячной зарплаты. И случилось это так.

Прошёлся он по толкучке, ознакомился, огляделся. Продаётся много разной музыки, но не то, что надо. И что интересно, все, кто что-то продаёт, сами не умеют играть или чуть пиликают.

Какая-то баба бестолково рядилась и «рекламировала» баян:

— Бери, дядька! Чего морду воротишь? Знаешь, какой он крепкий? Мужик по пьянке об пол грохнул и хоть бы что.

Много перепробовал Паша баянов, но все его не устраивали. Попался один с медными планками, но уж слишком старый, да и просили за него дорого. И тут какой-то мужик окликнул его:

— Слушай, солдат. Спытай мой струмент. Сыграй на ём. Покажи, на что он способный. Сам-то я не умею, Бог таланту не дал.

И Паша показал. Так выдал попурри на русские темы, что когда закончил, вокруг него плотным кольцом стояла толпа, и даже зааплодировали. Во как!

— Хорош баян, — говорит Паша, — кто возьмёт, не пожалеет.

Вот и вся реклама. К баяну сразу кинулись покупатели, рвут его друг у друга. Видишь, как он может звучать! Ценная вещь.

— Слышь, земляк, — окликнул Пашу мужик в вельветовой куртке, — а на гармозе ты сможешь так же сыграть?

— А почему нет? Ну-ка, давай.

На Пашу как нашло: играл так, как будто хотел раззадорить не только туляков, но и себя. А гармонь была хороша. Пела чисто, звонко, задорно, как выговаривала. И что интересно, её купил цыган, купил, не торгуясь. Видать, толк в гармонях знал. Потом, этот, в вельветовой куртке, попросил сыграть на баяне. Сыграл.

А когда шёл к трамвайной остановке, его опять нагнал этот мужик. Говорит: «Сержант, ты не торопись, давай покурим».

— Да я не курю. Но и не тороплюсь.

— Вот твои сорок рублей. Бери, бери. Я и не ожидал продать их за такие деньги. Ну, ты и молодец! Приходи ещё завтра. У моего друга есть баян и гармонь, тоже решил продать, а как, не знает. От отца остались, помоги. Придёшь?

— Я завтра и так собирался сюда. Ищу себе хороший баян.

— Ну и ладушки. И себе что подберёшь. Зовут-то тебя как?

— Павел.

— А меня Михаил. Михаил Сидоркин, я работаю на музыкальной фабрике. Это на «Восьмое марта». В сборочном цеху.

Про друга, у которого есть баян и гармошка «от отца», Мишка Сидоркин, конечно, соврал. Это Паша понял уже на второй день. Тут был особый организованный «музыкальный» бизнес. Сейчас про это говорят — мафия. Ну, не в чистом виде, со стрельбой и трупами, но всё-таки, жёсткая и цепкая. И денежная. Она состояла из «продавцов», «покупателей» и «мастеров».

В группу входило много людей, и у каждого была своя роль. В базарные дни «покупатели» появлялись на толкучке, брали на учёт все гармони и баяны и, пользуясь тем, что продающие плохо или совсем не разбирались в инструменте, по очереди подходили и пробовали играть. И, конечно, «находили» изъяны. Пусть они пустяшные, скажем, западает кнопка, дыра в мехах, рваные ремни и так далее. Ругали инструмент и сбивали цену, но как!

— И сколько просишь за эту рухлядь?

— Сто рублей.

— Что?! Да за него красная цена сорок, ну сорок пять рублей.

Через время подходил другой «покупатель» из своих, всё повторялось и опять называлась та же цена. И так до тех пор, пока обескураженный продавец не отдавал им, вообще-то, неплохой инструмент за полцены. А скупали они почти всё стоящее.

Затем за дело принимались «мастера» музыкальной фабрики. С работы тащили все комплектующие детали, вплоть до ремней, корпусов, грифов, мехов и даже футляров. Это было не сложно.

За неделю скупленные за бесценок инструменты ремонтировали. Менялись планки со сломанными язычками, настраивались. При необходимости менялись меха, ремни. Само собой, покраска, лакировка, и вот он уже новый баян или гармонь. Если удавалось купить по дешёвке баян с медными планками, то из него делали такую вещь, что перепродавали в два-три раза дороже.

Дальше наступала пора «продавцов», им опять так же подыгрывали «покупатели». Только теперь действовали по другому сценарию. «Случайно» подходили, играли и нахваливали:

— Хороший инструмент. И сколько ты за него просишь?

— Сто двадцать, — робко просил «продавец».

— Стоит. Таких денег не жалко.