Деревенская околица. Рассказы о деревне

И вот настал день, когда они поехали в старую часть города к Мастеру Николаю Фомичу. Паша даже попал в святая святых, в мастерскую. Оборудована она была основательно, наподобие маленького цеха при заводе. Сверлильные и шлифовальные станочки, тисочки и игрушечные наковаленки, как у Левши. Даже была небольшая муфельная печь для плавки цветного металла. Целая стена выдвижных ящиков, где лежали заготовки, детали и материал. Фабрика держала марку, поставляла по высшему разряду, вплоть до серебра, позолоты, всё это в особых стальных сейфах.

Инструмента всякого и разного — глаза разбегаются. Мастерская просторная, светлая и безукоризненно чистая. На полках лежат начатые заготовки будущих баянов и гармоний. Сушатся, выдерживают свой срок. Тут даже воздух пропитан необыкновенными запахами краски, лака, кожи и дерева.

Заказной баян паша купил, заплатил даже не торгуясь, а через три месяца поехал в родную Медведку к бабушке и мамане.

***

Погостил дома после Тулы, одарил подарками мамку и дорогую бабушку Катю и подался в город, искать своё счастье. А счастье — это же, как лотерейный билет. Куда ни сунется, требуют документы. Что окончил? Какой стаж? А что он может предъявить, своё жиденькое свидетельство курсов имени Крупской, да и то заочных. Кадровики его в упор не видят. Проходи, дорогой!

Помыкался, время идёт, деньги на исходе. Ехать домой, в Медведку, стыдно. Жил он на квартире у хороших знакомых, нахлебником быть не хотелось, и решил удариться по ресторанам.

3

Решил работать в ресторане. А это особый мир высокого парения тела, души и фантазии. Здесь человек на время чувствует себя счастливым, богатым и красивым. На его крыльце заканчиваются некоторые условности, запреты и нормы. Тут всё разрешено, хоть стоять на голове, были бы деньги. Есть — гуляй! А музыка для ресторана, это магнит, это его визитная карточка.

В городе было пять ресторанов. Директором ресторана, куда он пришёл, был мужик битый, он сразу согласился его принять. Даже документы не стал смотреть, а зачем? Там будет видно: приживёшься, оставайся, а нет, так и нечего канителиться. Принял его временно, без оформления. Пашу это устраивало. Но было одно условие, нужен аккордеонист, и пришлось ему носить свой заказной и играть на регистре аккордеона. Стал «лабухом».

В оркестре было пять музыкантов и два солиста. Директор держал постоянно в штате только двух оркестрантов: саксофониста-трубача Костю и музыканта на все руки Тараса Григорьевича Шевченко. Он же был и руководителем оркестра. Ещё на нём «висели» все музыкальные инструменты. Он с Костей каждый день ещё играл на похоронах. Всегда были навеселе, при деньгах.

Паша влился в их коллектив быстро и без сложностей. Тарас Григорьевич ни себя, ни коллектив репетициями не обременял и считал это дело лишним. Всё он сводил к тому, что крутил магнитофон и говорил два раза. Первый: «Учи свою партию!», а второй раз гагаринское: «Поехали!» Его терпимость и демократия были поразительными. Единственное, за что он наказывал оркестрантов, если они за вечер фальшивили более пяти раз, или не являлся на работу, не предупредив его заранее. Тогда он говорил: «Хлеб надо зарабатывать!» и удерживал из зарплаты штраф.

Честно сказать, оркестр в ресторане играл паршиво. Вроде, и музыканты неплохие, но какая-то несыгранность, несобранность. Поначалу он ему напоминал трогающийся товарный поезд, в котором всё скрипит, лязгает и дёргается. Нет ни ритма, ни стройности. Только, когда наберёт ход, появляется такт, ритмично застучат на стыках колёса, выравниваются звуки. Слушать можно.

Единой униформы, стиля или причёски в оркестре не было и не признавалось, — каждый полагался на себя и свой вкус. Молодежь переживала период протеста и самовыражения. «Стиляги» щеголяли в узких брюках-«дудочках» и в туфлях на высокой платформе, чем-то напоминая гоголевских чертей на копытцах.

Репертуар оркестра был, как и во всех ресторанах. Модные шлягеры, песни, что на слуху, немножко развязного, полублатного, томного, душещипательного с цыганским надрывом. Это обычно было в начале, а потом, когда зал уже угорит и выйдут на уровень всеобщего кайфа и куража, то лезли на эстраду, трясли мятыми пятёрками-десятками и просили играть на заказ.

В оркестре для Паши были и свои особенности. Когда играли вместе, то не нужен был его басовый аккомпанемент, так как ударная установка делала своё дело лучше: Вася лихо гремел тарелками и лупил в барабаны. Во-вторых, — не надо было увлекаться аккордами, они через микрофон искажались, создавался гул. Больше требовалось импровизации, под джаз Эдди Рознера.

Кроме всего, он солировал. Особенно публике нравилось танго, тогда оно было в моде, и Паша выдавал его в лучших традициях Латинской Америки. Его «Аргентинское танго» приходили слушать даже повара из кухни, а у публики блестели глаза от восторга и слёз. Что делает! Как играет! Э-эх!

Конечно же, каждый вечер не обходился без пляски. Какая же русская душа утерпит и не покажет свою удаль? Он так заводил и раскачивал зал, что стёкла звенели от топота.