Было около семи часовъ утра. Утро было туманное. Солнце свтило какъ сквозь молоко сильно разбавленное водой. Трава была мокрая, доски на кирпичномъ завод, на которыя порядовщицы складывали только что сейчасъ сдланный кирпичъ, были также влажныя. Туманъ садился сыростью и на одежду порядовщицъ. Вотъ у Клавдіи ситцевый головной платокъ совсмъ сдлался мокръ, а она едва полчаса работаетъ. Быстро мелькаютъ ея полныя руки въ рукавахъ, засученныхъ по локоть. Руки эти опускаются къ куч полужидкой глины, отнимаютъ отъ нея кусокъ, поднимаютъ на столъ къ форм, кладутъ ее въ форму, притискиваютъ крышкой и наконецъ выкладываютъ изъ формы кирпичъ на доску или полку, какъ ихъ принято называть на завод. Выкладывается кирпичемъ-сырцомъ первая полка, за ней вторая, за второй третья и т. д. Движенія Клавдіи автоматичны. Лишь изрдка поправитъ она платокъ, съхавшій на лобъ при наклоненіи туловища, лишь. изрдка она поддернетъ линючую ситцевую юбку, складкой приподнятую у таліи завязками грубаго холстиннаго передника. Клавдія работаетъ на завод у своего стола одна. Около нея почти нтъ столовъ другихъ порядовщицъ. Другія порядовщицы работаютъ на довольно большомъ разстояніи. Клавдія на завод почти ни съ кмъ изъ женщинъ не сходится. Да и товарки по заводу не расположены къ ней. Он завидуютъ ея красот, ея нарядамъ, въ которыхъ она показывается въ праздникъ въ церкви, ея вліянію на завод на приказчика, на хозяйскаго племянника, которые преклоняются передъ ней. Да и вс мужчины на завод какъ-то почтительно осклабляются, когда Клавдія проходитъ мимо ихъ. Лишь только стоитъ ей показаться, какъ вчная ругань, царящая среди рабочихъ, умолкаетъ, крпкія слова не произносятся и въ догонку ей доносятся только восклицанія восторга, въ род: «эка миндалина-то! А и краля-же писанная, быкъ ее заклюй!» и т. п. Женщины на завод сначала даже заискивали у Клавдіи всячески, но когда изъ этого ничего не вышло и Клавдія ни съ кмъ не сошлась, вс он встали передъ ней на враждебную ногу.
Клавдія, какъ и другія женщины, работаетъ босая. Сапоги висятъ тутъ-же, прившенные къ столу, а сама она скользитъ и топчется голыми ногами по то и дло падающей со стола, въ вид остатковъ, топкой глин. Около ея стола, деревянное ведро съ водой и ящичекъ съ мелкимъ блымъ пескомъ, которымъ она присыпаетъ и руку, и форму. Клавдія разстилаетъ ряды изготовленнаго кирпича и мурлыкаетъ себ подъ носъ какую-то псню. По временамъ, выложивъ полку кирпичемъ, она останавливается, потягивается, распрямляетъ свои члены и опять принимается за работу. Работа кипитъ.
Вдругъ Клавдія увидла вдали хозяйскаго племянника. Флегонтъ Ивановичъ бжалъ по направленію къ ней, лавируя между шалашами-сушильнями, перепрыгивая черезъ лежавшія на земл полки съ кирпичемъ-сырцомъ, почти не отвчая на поклоны работающихъ у столовъ порядовщицъ. Къ Клавдіи онъ подбжалъ, совсмъ запыхавшись.
— Здравствуй, — сказалъ онъ, останавливаясь и обдергивая блую русскую рубашку съ вышитымъ цвтной бумагой подоломъ и косымъ воротомъ. — Слава Богу. что сдержала слово и вышла сегодня на работу.
— А когда-жъ я лукавила? Какая мн корысть лукавить? — спросила она и заговорила:- Не подходите близко ко мн, не подходите. И такъ на меня вс порядовщицы, какъ воронье, уставились и смотрятъ.
— Ну, хорошо, хорошо. А что охотники? — задалъ онъ вопросъ.
— Да чему-же быть-то? — пробормотала она, не оставляя своего дла. — Вчера пьяные напились, а сегодня, когда я ушла на работу, еще спали.
Онъ слъ на лежавшія передъ столомъ Клавдіи три бревна, тяжело вздохнулъ и сказалъ:
— Ахъ, Клавдинька, Клавдинька! А какъ я черезъ это самое плохо спалъ-то!
— Что-то не похоже, — отвчала она. — Глаза заспанные.
— А это оттого, что я сегодня не умывался. Не усплъ. Проспалъ… Подъ утро, разумется, заснулъ, проснулся и первая мысль о теб. Сейчасъ сюда.
— Все ревновалъ?
— Да какъ-же не ревновать-то! Про тебя какіе слухи ходятъ!
— А ты врь больше. Будешь врить всему, такъ выйдетъ съ тобой то, что съ учителемъ вышло.
— А что съ нимъ вышло?
— Да свихнулся. По моему, его на цпь сажать надо. Онъ вчера приходилъ ко мн днемъ, такъ я не знала что и подумать. Глаза по ложк и говоритъ не можетъ. Задыхается. Насилу выпроводила его.
— Ну, влюбленъ, значитъ. Такъ какъ-же мн не ревновать-то? — грустно сказалъ Флетонгъ Ивановичъ, додумалъ немного и спросилъ:- А что, Клавдюша, еслибы я твоему отцу сталъ платить восемь рублей въ мсяцъ, какъ будто за собакъ, т-же восемь рублей, что охотники платятъ, пересталъ-бы твой отецъ принимать къ себ охотниковъ?
Клавдія улыбнулась, но на вопросъ не отвчала.
— Ты къ охотникамъ не ревнуй, а ревнуй къ другому, — сказала она, — Вотъ вашего приказчика я совтовала-бы теб сократить, а то онъ очень ужъ ко мн подлзаетъ.
— Нашъ Ананій? Да что ты!
— Врно, врно. Предлагаетъ мошенничать съ нимъ насчетъ кирпича и ужъ прямо говоритъ, чтобы я его полюбила.
— Вотъ мерзавецъ-то! Сегодня-же обуздаю его. Я знаю, что я ему сдлаю, я ему такую свинью подпущу, что онъ во вкъ не забудетъ.
— Пожалуйста, — продолжала Клавдія — Да и помощнику-то это тоже нашлепку.