Деревенская прелестница

— Кори, кори отца-то! Да и врешь. Я на свои живу, да и семью кормлю. Восемь рублей за прокормъ двухъ собакъ получилъ — снятковъ сушеныхъ десять фунтовъ вамъ въ варево купилъ, — похвастался Феклистъ.

— Эка важность снятки! А остальныя пропили.

— Врешь. Подметки себ къ сапогамъ справилъ.

— Все равно, больше пяти рублей пропили.

— Солонину покупалъ.

— Пять-то фунтовъ? Бросьте. Все равно не проходитъ дня, чтобы я Соньк по три гривенника на харчи не выдавала. Да вы и изъ этихъ-то денегъ наровите отнять у ней пятачекъ на стаканчикъ.

— Когда-же это я?.. Только одинъ разъ…

— Оставьте пожалуйста… шьте скорй. Того и гляди, что Флегонтъ Ивановичъ чай пить придетъ, а мн еще переодться надо. Не могу-же я его въ линючей рвани принимать, — торопила отца Клавдія и крикнула на маленькихъ братьевъ:- Ну, ребятишки, живо! А то я ложкой по лбу…

И она на самомъ дл замахнулась на нихъ ложкой.

— Ты, Сонька, какъ отъужинаемъ, подмети здсь и прибери все, — продолжала она, обращаясь къ сестр. — А вы, тятенька, промнитесь и самоваръ поставьте.

Феклистъ посмотрлъ на Клавдію искоса и произнесъ:

— Вдь вотъ, небось, отъ тятеньки-то работы требуешь, когда кавалеровъ къ себ принимаешь, а сама…

— Сами-же вы будете изъ этого самовара чай пить. Ну, а вы, ребятишки, сейчасъ посл ужина за печку и спать! — возвысила Клавдія голосъ. — Нечего тутъ торчать передъ глазами.

Ужинъ состоялъ только изъ щей да изъ селедки съ картофелемъ. Соня раздлила ее всмъ по куску, себ взяла голову, поглодала ее и вышла изъ-за стола, крестясь. Клавдія тоже вышла изъ-за стола, и осматривала грязную непривлекательную комнату, меблировка которой состояла всего изъ продраннаго клеенчатаго дивана, изъ котораго торчала въ нсколькихъ мстахъ мочала, изъ шкапчика съ посудой, висящаго на стн и стола съ табуретками, за которымъ ли. На лавк лежали свернутыми подушка и одяло Сони. Тутъ-же на лавк лежалъ рыболовный бредень съ челнокомъ и клубкомъ нитокъ, валялось порыжлое пальто Феклиста, а въ одномъ изъ угловъ въ безпорядк помщалось деревянное ведро, обрзъ отъ бочки, какія-то доски и висли пучки какой-то сушеной травы. Стны были деревянныя, грязныя изъ которыхъ торчала конопатка. Изъ-за налпленныхъ картинокъ, вырзанныхъ изъ иллюстрированныхъ журналовъ, выглядывали тараканы.

— Диванъ-то хоть одяломъ прикрыть, что-ли, — сказала Клавдія и, схвативъ байковое одяло сестры, разослала его на диванъ, прикрывъ торчавшую мочалу.

Отецъ все еще сидлъ за столомъ и медленно разрывалъ на мелкія части кусокъ селедки и, препровождая ихъ къ себ въ ротъ, ворчалъ:

— Вотъ хоть-бы и этотъ Флегонтъ Иванычъ… Ходитъ онъ, ходитъ съ теб, а нтъ того, чтобы ты у него лсу выпросила на поправку избы. Половицы-то подъ окнами вонъ сгнили. Да и крыльцо у насъ…

— Ахъ, ты, Господи! Да нельзя-же всего вдругъ просить! — отвчала Клавдія. — Погодите, дайте мн хорошую одежу для себя справить, тогда и лсу попрошу. Шубку справлю къ зим — и лсъ потомъ будетъ.

Соня, между тмъ, уже возилась съ вникомъ и подметала полъ.

Клавдія, приведя въ порядокъ диванъ и деревянную посуду въ углу, отправилась къ себ въ комнату переодваться, отецъ, отеревъ руки объ волосы на голов, все еще продолжалъ сидть у стола, вытянувъ впередъ свои длинныя ноги въ опоркахъ и порыжлыхъ синихъ нанковыхъ штанахъ съ заплатами. Онъ сидлъ и по временамъ почесывался. Наконецъ, началъ крутить изъ газетной бумаги папироску. Это былъ худой высокій мужикъ съ впалой грудью и темнымъ одутловатымъ лицомъ, на которомъ еле росла рденькая темная бородка, начинавшая уже сдть. Но за то волосы на голов его были очень густые, безъ малйшей просди, и стояли растрепанной копной. Глаза были срые, мутные, съ красными воспаленными блками и вками. Ему было съ небольшимъ сорокъ лтъ, но выглядлъ онъ куда старше. Закуривъ папироску, онъ обдернулъ грязную полинявшую розовую рубашку, медленно спряталъ коробку спичекъ и ситцевый кисетъ съ табакомъ въ карманъ распахнутой жилетки безъ нсколькихъ пуговицъ, хотлъ встать, приподнялся и опять опустился на табуретку.

— Сонька! Ты не забудь собакамъ-то ды дать. Да и воду имъ поставь, — сказалъ онъ дочери и сталъ вслухъ звать.

— Тятенька! — послышался изъ другой комнаты голосъ Клавдіи. — Да что-же вы самоваръ-то? Словно я стн говорила.

— Сейчасъ, сейчасъ… — закряхтлъ Феклистъ, поднимаясь съ табуретки. — Не убжитъ твой самоваръ… Поспетъ… Сонька! Есть у насъ уголья?

— Есть, есть подъ печкой. Только лучины нащепите.

— Ну, вотъ еще! Лучины щепать! Отчего у тебя, у подлюги, лучина не нащепана?

Изъ-за дощатой перегородки, отдлявшей комнату Клавдіи, опять послышался голосъ старшей дочери:

— Мн кажется, что ужъ насчетъ лучины-то стоитъ вамъ потрудиться. Вдь Флегонтъ Иванычъ наврное придетъ не съ пустыми руками, а съ угощеніемъ, и поднесетъ и вамъ стаканчикъ-другой.

— Да ладно, ладно, поставлю ужъ самоваръ, — откликнулся отецъ. — А только твой Флегонтъ Иванычъ всегда со сладкой водкой приходить.

— А что-жъ изъ. этого? Къ дамскому полу всегда ходятъ въ гости со сладкой водкой. Вдь онъ ко мн придетъ, а не къ вамъ, а я и сладкой-то пью самую малость.