Деревенская прелестница

Кондратій Захаровичъ былъ охотникъ, который, прізжая на охоту, останавливался въ изб Феклиста Герасимова. У Феклиста жила на хлбахъ и собака Кондратія Захаровича. Кондратій Захаровичъ былъ вдовый купецъ, торговавшій въ Петербург въ рынк желзомъ и домовыми принадлежностями, то-есть замками и шпингалетами, дверными ручками и т. п. Это былъ тучный человкъ. Онъ разсказывалъ всмъ, что охотится для здоровья, ради моціона, но прізжая на охоту почти всегда съ пріятелями, бражничалъ и узжалъ пьяный и полубольной.

«Погорде себя съ нимъ держать, такъ можетъ быть и привезетъ мхъ», мечтала снова Клавдія. «Мн-бы бличій… Бличій мхъ не Богъ знаетъ чего стоитъ. Теперь Кондратій Захарычъ скоро прідетъ на охоту. Онъ давно не бывалъ. Попрошу я у него… Право, попрошу. Или вотъ какъ сдлаю: заберу я себ павлина въ голову и безъ всякой улыбки съ нимъ… Начнетъ руки распространять и щипаться — руки прочь. Дескать, такъ и такъ, вы прежде должны все это заслужить. Привезите мн мхъ на шубку, тогда и я къ вамъ буду ласковой. Конечно-же… Что ему въ зубы-то смотрть! Такъ и сдлаю», ршила Клавдія и стала вставать съ постели.

— Сонька! — крикнула она. — Самоваръ-то ужъ остылъ?

— Еще-бы не остыть! — откликнулась Соня, чистившая картофель для варева.

— Такъ подогрй его скорй.

Покорная Соня тотчасъ-же оставила чистку картофеля и принялась ставить самоваръ.

— Часъ тому назадъ учитель былъ, — сообщила она сестр.

— Что ему? — откликнулась изъ своей комнаты Клавдія.

— Книжку теб принесъ.

— О, чтобъ его съ книжкой! Вотъ надолъ-то!

— Очень удивился, что ты спишь. Онъ ходилъ на кирпичный заводъ, думалъ тамъ тебя встртить, не нашелъ и сюда пришелъ. Спрашивалъ, что здорова-ли ты, что до сихъ поръ спитъ! Я говорю: «Здорова. Что ей длается!»

— А не сказала, что вчера у насъ гость былъ?

— Съ какой-же стати я буду говорить?

— Умница, Сонька. За это я теб подарю мою розовую ситцевую кофточку.

— Спасибо сестрица.

Черезъ десять минутъ Клавдія уже вышла изъ своей комнаты и вынесла Сон розовую ситцевую кофточку, довольно ужъ, впрочемъ, полинявшую. Также держала она въ рук жестяную банку. Самоваръ уже киплъ на стол.

— Давай кофейникъ… — сказала Клавдія Сон. — Буду сейчасъ кофей пить и тебя угощу. А гд отецъ? — спросила она.

— Христомъ Богомъ выпросилъ у меня пятачекъ и пошелъ опохмелиться.

— Ахъ! Вотъ ужъ горбатаго-то, должно быть, только могила исправитъ! — вздохнула Клавдія и принявъ отъ Сони жестяной кофейникъ, принялась длать кофе.

— Вотъ книжка, что теб учитель веллъ передать, — протянула Соня Клавдіи брошюрку въ желтенькой бумажк.

— А ну ее! — воскликнула Клавдія и вышибла изъ руки Сони брошюрку.

Клавдія была въ красной нижней юбк, обшитой въ два ряда черной тесьмой, въ блой кофточк съ кружевцами и въ туфляхъ на босую ногу.

Кофею она напилась скоро, велла Сон убрать посуду и кофейникъ и сказала:

— Буду сегодня кружева нашивать на шелковую юбку, которыя я курила у урядничиховой сестры. Но прежде чмъ нашивать, надо кружева-то немножко разгладить. Согрй-ка утюгъ, да поставь мн на два стула гладильную доску.

Клавдія ушла къ себ въ комнату за кружевами, а Соня стала исполнять, что потребовала сестра. Минутъ черезъ пять Клавдія вернулась съ кружевами.

— Ты знаешь, урядничихина сестра просто дура была, что продала мн эти кружева за два съ полтиной. Они втрое дороже стоютъ, — сказала Клавдія.

— Да вдь ей, я думаю, они даромъ достались. Она у какой-то графини въ горничныхъ живетъ, — отвчала Соня.

— Ну, все-таки… Въ двухъ мстахъ они разорваны, но я ихъ подштопаю. Ты утюгъ-то не перекаливай, Соня. Ихъ надо чуть-чуть тепленькимъ разглаживать.

— Да я только сейчасъ его къ огню поставила. Клавдія вынула изъ печки утюгъ, отерла его о половикъ, держа въ тряпк, помусоливъ палецъ, тронула имъ по утюгу и проговорила:

— Даже и не шипитъ. Такой мн и надо.

Она подошла къ гладильной доск, поставленной на два стула противъ окна, и только хотла гладить кружева, какъ вдругъ, взглянувъ въ окно, воскликнула:

— Батюшки! Охотники пріхали и Кондратій Захарычъ съ ними! А я въ одной нижней юбк! Сонька! Убирай скорй утюги и гладильную доску, — приказала она сестр и, схвативъ кружева, опрометью бросилась къ себ въ комнату.

VIII

За окномъ, между тмъ, раздавались возгласы:

— Эй! Что-жъ никто не встрчаетъ? Есть-ли бо двор живъ человкъ!