Деревенская прелестница

— Чего-съ? Овсянки не продаютъ. Дайте ситника — носы воротятъ. Конечно, не сейчасъ, потому сейчасъ мы еще и сами не обдали и собакъ не кормили. А посл дачи корма — на ситникъ не глядятъ.

— Приведи ихъ сюда.

Феклистъ удалился и черезъ минуту въ избу вбжали два сетера и съ радостнымъ визгомъ бросились къ Швыркову.

— Собаки эти мн все равно, что дти — вотъ какъ я ихъ предполагаю, — хвастался Феклистъ, а самъ не спускалъ глазъ съ корзинки съ провизіей и выпивкой. — Такъ какъ-же, батюшка, Кондратій Захарычъ, вы думаете: сейчасъ вамъ на охоту идти или прежде подзакусить желаете? — спросилъ онъ Швыркова, ласкавшаго собакъ.

— Милліонеръ! Какъ ты думаешь? — въ свою очередь задалъ Швырковъ Перешееву вопросъ и улыбнулся.

Перешеевъ какъ-то весь скорчился, съежился отъ такого вопроса и, потирая руки, произнесъ:

— Даже и съ медицинской точки зрнія на голодный желудокъ охотиться не подобаетъ.

— Будто? — опять улыбнулся Швырковъ и сказалъ:- Ну, будь хлбодаромъ и виночерпіемъ и вытаскивай все изъ корзины.

Феклистъ оживился, бросился къ столу, сталъ его выставлять на середину, и кричалъ дочери:

— Клавдія! Клавдюша! Столъ-то надо скатереткой закрыть. Тащи сюда скатерть! Да что ты тамъ копаешься! Иди скорй.

— Свою скатерть привезъ. Не надо вашей, — отвчалъ Швырковъ.

IX

Перешеевъ суетился около стола, разставлялъ бутылки, вынималъ изъ корзинки свертки съ закусками. Кусокъ сыру, копченыя языкъ и копченую корюшку положилъ онъ на поданныя Соней три тарелки, но остальное ему пришлось положить на столъ въ бумажкахъ. Соня, конфузясь, заявила:

— Извините. У насъ тарелокъ больше нтъ. Всего три тарелки.

— Куда-же вы ихъ двали, черти полосатые? — спросилъ Швырковъ. — Прошлый разъ я прізжалъ такъ было больше. Даже я самъ посялъ у васъ здсь дв свои тарелки. Вотъ эта фарфоровая тарелка моя.

— У насъ дйствительно было семь тарелокъ, — отвчала Соня:- Но вотъ тутъ какъ-то тятенька…

— Что тятенька? — закричалъ на нее Феклистъ. — Сама разбила, да на тятеньку воротишь.

— Конечно-же, когда вы во второй Спасъ были выпивши, то разбили ихъ.

— Молчи, хромоногая! Туда-же на тятеньку.

Швырковъ въ это время курилъ папиросу.

— Милліонеръ! — обратился онъ къ Перешееву. — Напомни мн, чтобъ я имъ привезъ металлическихъ эмалированныхъ тарелокъ. Эти ужъ тятенька не разобьетъ.

— Да ужь и то давно пора, — заговорила Клавдія, выходя изъ своей комнаты. — А то здить здите къ намъ и кушаете здсь, и пьете, а нтъ того, чтобы посудки предоставить намъ.

— Ба! Королева! — всплеснулъ руками Швырковъ при вид Клавдіи. — Скажите на милость, какая она франтиха! Городской модниц не уступитъ. Фу ты, ну ты!

Клавдія была въ черной люстриновой юбк и пунсовой канаусовой кофточк, перетянутой на таліи серебрянымъ кавказскимъ поясомъ.

И Швырковъ протянулъ къ ней руки. Клавдія отмахнулась отъ него и попятилась.

— Только ужъ пожалуйста платье виномъ не обливать! — сказала она. — Держите себя въ аккурат.

— Обольемъ, такъ и новое купимъ и подаримъ.

— Ну, насчетъ подарковъ-то вы не очень тароваты, — шепнула она ему. — Закусками и виномъ закормить и запоить рады, а что до подарковъ, то кром вотъ этого тоненькаго браслета, я ничего отъ васъ не видала.

— А ты знаешь, умница, псню: «мн не дорогъ твой подарокъ, дорога твоя любовь?»

Клавдія посмотрла по сторонамъ, увидала, что отца въ изб нтъ, и отвчала:

— Да съ чего вы взяли, что мн дорога ваша любовь? Вотъ еще что выдумали! Это вамъ должно быть дорога моя любовь.

— Королев почетъ и мсто… Садитесь на лавочку посредин, - указалъ ей на лавку Швырковъ. — Чмъ просить прикажете?

— Нтъ, ужъ ссть я не сяду. Я знаю ваши замашки. Вы сейчасъ облапливать, а я терпть этого не могу. А такъ на ходу бутербродъ съ икрой, пожалуй, съмъ.

— Милліонеръ! Бутербродъ съ икрой барышн. А что выпить, мамзель?

— Выпить — ничего…

— Какъ такъ ничего? Не можетъ этого быть, чтобъ ничего.

— Да вдь утро еще. Что-жь спозаранку-то глаза заливать!

— Да не заливать, а просто выпить съ господами охотниками за компанію.

— Подите вы! Мн и смотрть-то на вино съ утра противно. Ужъ одинъ нашъ тятенька съ своимъ пьянствомъ сдлалъ то, что подчасъ вс бутылки готова перебить.

Клавдія взяла отъ Перешеева бутербродъ съ икрой и отошла отъ стола. Швырковъ, переваливаясь съ ноги на ногу, подошелъ къ ней съ бутылкой рябиновой наливки и съ серебрянымъ стаканчикомъ.

— Здсь не тятенька вашъ, а влюбленный въ васъ купецъ Швырковъ выпить проситъ съ нимъ за кампанію.

— Не стану я пить. Отстаньте пожалуйста! — строго отвчала Клавдія.

— Отчего?

— Ахъ, Боже мой! Отчего! Да просто не хочу.

— За мое-то здоровье? Вдь я за мое здоровье прошу… Только одну единую за мое здоровье.

— Вотъ за ваше-то здоровье и не хочу.

— Почему такъ? За что такая жестокость съ вашей стороны? — приставалъ Швырковъ.

— Очень просто. Не стоите. Кабы вы для насъ, то и мы-бы для васъ… — проговорила Клавдія, лукаво улыбнувшись.,

Швырковъ недоумвалъ.

— Странно. Какъ я объ этомъ понимать долженъ? — спросилъ онъ.