Деревенская прелестница

— Напрасно такъ думаешь про меня, — обидчиво проговорила Соня и тутъ же подмигнула глазомъ:- А вотъ помяни мое слово, что влюбленъ! Потомъ увидишь.

Въ это время за печкой заплакалъ ребенокъ Клавдіи и Соня бросилась къ нему.

— Покормитъ надо Устьку. Ты покорми ее, — сказала Клавдія. — Да надо и самимъ обдать. Вонъ ужь скоро часъ. Надо будетъ мальчишекъ покликать.

— Гд ихъ кликать! Они, поди, на рчк рыбу ловятъ. Давеча захватили по ломтю хлба, удочки и ушли на рчку. Придутъ, такъ подятъ, — отвчала изъ-за печки Соня, вынесла оттуда голоногую двочку Клавдіи и передала ее сестр.

Клавдія взяла ее на руки, утерла ей носъ подольцемъ ея-же ситцеваго платьица и, поцловавъ, пробормотала:

— Кушать, дрянь, хочешь, кушать, сопливая, хочешь? ну, вотъ мы сейчасъ тебя покормимъ кашкой. Постой, Соня, ты не убирай закуски-то. Мы подимъ и ихъ немножко. Хоть закуской ихней за все это безпокойство попользоваться. А то прізжаютъ, безобразничаютъ, комъ даже пьянаго оставили, — кивнула она на славшаго на лавк Перешеева:- а толку никакого. Кондратій Захарычъ скупъ, а нмецъ этотъ Романъ Карлычъ еще скупе. Кондратій Захарычъ тятеньк за весь пріздъ и ночевку рубль даетъ, а нмецъ и того не даетъ. А мн такъ хоть-бы когда плюнулъ. А между тмъ, то и дло наровитъ ущипнуть.

— А свой шелковый-то блый платокъ теб подарилъ, которымъ онъ горло повязывалъ? — напомнила Соня.

— Ну, что это! Этого я не считаю. Да и когда. это было? Вдь это давно ужъ было.

— А ящичекъ-то съ зеркальцемъ, со щеткой, гребенкой и ножницами ты у него выпросила.

— Такъ вдь выпросила, а не самъ онъ подарилъ. Да и это опять таки зимой было.

Соня поставила на столъ, гд еще стояли закуски, чашку со щами и положила ложки. Клавдія передала сестр Устю, сла за столъ и принялась закусывать, очищая отъ кожи копченую корюшку. Соня хлебала щи и давала ихъ со своей ложки сидвшей у ней на колняхъ Уст.

— Закусывай икрой-то… Вотъ семга есть… — кивнула ей Клавдія.

— Ну, что ихъ обижать! Тогда имъ къ ужину мало останется, — отвчала Соня.

— Какой вздоръ! И наконецъ, У Романа Карлыча своя корзинка съ закуской есть, которую еще не начали. Постой, я теб икры намажу. Видишь, икры еще полъ-жестянки осталось.

Клавдія намазала икры на ситникъ и подала Сон. Та стала сть.

— У меня еще отъ вчерашняго, отъ Флегонта Иваныча полъ-коробки сардинокъ осталось, и я ихъ спрятала, — прибавила Клавдія. — Вотъ и корюшки три штучки спрячу себ побаловаться на завтра. Люблю копченую рыбу… И два ломтика семги…

— Да вдь не съдятъ, такъ намъ-же потомъ вс остатки оставятъ, — замтила Соня. — Въ прошлый разъ цлый кусокъ сыру оставили.

— А тятенька подхватилъ его да и весь слопалъ, такъ что-жъ хорошаго? Нтъ, я и языка соленаго себ кусокъ отржу. Такъ будетъ лучше, надежне. Отржу и спрячу га завтра. А то сегодня пиръ, а завтра иди съ рукой въ міръ.

Клавдія откромсала кусокъ соленаго языка и положила его въ сторону.

Сестры пообдали и накормили Устю. Соня стала прибирать со стола, мыть посуду, Клавдія опять положила на два стула гладильную доску и принялась нашивать кружева на шелковую юбку. За работой ей вспомнилась давишняя сцена съ учителемъ, и въ голов ея мелькнуло:

«А что если онъ и въ самомъ дл влюбившись въ меня? Вотъ штука-то! Впрочемъ, онъ никогда и виду не подалъ насчетъ этого. Ни разговора, ни словъ пронзительныхъ… Даже не ущипнулъ никогда, по спин никогда не похлопалъ. Ласковыя-то слова онъ всегда говоритъ, но это вовсе не любовныя слова», разсуждала она. «А впрочемъ, вдь иные скрытны… Въ душ чувствуютъ, а слова говорить и руки распространять робютъ. А навязаться навязался ко мн. Ужасъ, какъ навязался. Вдь и писать-то меня учить онъ самъ вызвался. Вызвался и еще ходить началъ. Приглашать я его не приглашаю, а онъ ходитъ. И ужъ теперь слдить за мной началъ. По пятамъ ходитъ, подсматриваетъ. Вчера пришелъ подсматривать и Флегонта увидалъ… Сегодня опять. Ну, зачмъ, спрашивается, онъ сегодня притащился? Притащился и вдругъ этакій скандалъ! Вотъ навязался-то! И вдь онъ не отстанетъ. Онъ и еще, и еще… Спасать меня задумалъ. И съ чего приболло это спасеніе? Нтъ, пожалуй, что и въ самомъ дл влюбленъ въ меня», ршила Клавдія, улыбнулась и спросила сестру:

— Ты, Сонька, почему думаешь, что Михаилъ Михайлычъ влюбленъ-то въ меня?

— Да какъ-же… Вдь это сейчасъ видно. Онъ ревнуетъ тебя, къ каждому человку ревнуетъ, иначе зачмъ-бы онъ сюда-то прибжалъ? — отвчала Соня.

— Гмъ… — опять улыбнулась Клавдія. — А ты слышала, вдь онъ не про любовь говоритъ, а о томъ, что спасти меня отъ чего-то хочетъ.

— Мало-ли что онъ говоритъ! Прямо — влюбленъ. Влюбленъ и ревнуетъ. Удивляюсь, какъ ты это сама-то понять не можешь.

— А мн кажется, что онъ просто юродивый, какой-то не настоящій, порченый, — сказала Клавдія.

— Вотъ изъ-за того-то, что онъ не настоящій — онъ и не говоритъ теб, что влюбленъ, а что онъ влюбленъ и ревнуетъ — это врно, — подтвердила Соня.

— Ты думаешь?

— Конечно-же. Да это не я одна говорю, а и сосди говорять… Понятное дло только, что они все это говорятъ, чтобы срамить тебя. Вонъ вчера и Суслиха въ мелочной лавк…