Деревенская прелестница

Это кричалъ Кондратій Захаровичъ Швырковъ, вытаскивая изъ телги, въ которой онъ пріхалъ съ пароходной пристани, плетеную карзинку съ виномъ и закусками, два ружья въ чехлахъ, подушку въ темной ситцевой наволочк. Ему помогалъ мужикъ-возница. Швырковъ былъ въ сромъ охотничьемъ костюм съ зеленой оторочкой и съ громадными мдными пуговицами, въ высокихъ сапогахъ, перетянутыхъ выше колнъ ремнями и на голов имлъ срый картузъ. Это былъ довольно толстый человкъ лтъ за пятьдесятъ, невысокаго роста, съ рыжей бородой клиномъ, начинающей уже сдть, съ одутловатымъ лицомъ и мшками подъ глазами. Онъ пріхалъ не одинъ. Была и вторая подвода. Изъ вся вылзалъ рослый брюнетъ среднихъ лтъ въ усахъ, закрученныхъ въ стрлку и облеченный въ кожаную куртку на овчин, тоже въ охотничьихъ сапогахъ и въ тирольской шляп темнозеленаго фетра съ стоячимъ тетеревинымъ перомъ. Съ нимъ былъ жиденькій маленькій человчекъ въ обыкновенномъ городскомъ пальто, въ обыкновенныхъ русскихъ сапогахъ и кожаной фуражк. На красномъ лиц его съ рдкой бородкой торчали два глаза, выпяченные, какъ у рака, и сизый носъ. Первый былъ ходатай по дламъ Романъ Карловичъ Шнель, обрусвшій нмецъ, а второй — Григорій Кузьмичъ Перешеевъ, человкъ безъ опредленныхъ занятій, когда-то торговавшій, а нын состоящій прихлебателемъ у Швыркова. Швырковъ возилъ его съ собой на охоту для компаніи.

— Эй! Кто-нибудь! — опять закричалъ Швырковъ передъ окнами избы. — Откликнитесь! Феклистъ Герасимовъ дома?

Отвта опять не послдовало. Изъ сосдней избы выглянула голова бабы въ платк и сказала:

— Вамъ Феклиста Герасимыча? Кажется, въ кабакъ или въ лавочку ушелъ.

— Отставной козы барабанщикъ! Да постучись ты въ окно-то. Видишь, я съ извозчикомъ разсчитываюсь, — обратился Швырковъ къ Перешееву. — А то стоишь, какъ ступа.

Перешеевъ бросился къ окну и забарабанилъ въ стекло. Изъ калитки выскочила Соня въ байковомъ платк на голов.

— Здравствуйте, Кондратій Захарычъ, — сказала Сопя Швыркову. — Милости просимъ… Пожалуйте… Но тятеньки дома нтъ! Онъ на деревн. Сейчасъ я его приведу. Здравствуйте, Романъ Карлычъ, здравствуйте, господинъ Перешеевъ, — кивнула она другимъ охотникамъ и побжала по улиц, насколько позволяла ей хромая нога.

Возницы забирали вещи и тащили въ избу. У Шнеля, кром охотничьихъ вещей, были также плэдъ и подушка и, кром того, широкій длинный плащъ съ башлыкомъ сраго солдатскаго сукна. Помогалъ вносить въ избу вещи и Перешеевъ.

Охотники вошли въ избу и стали располагаться по лавкамъ.

— Скажите на милость, никого птъ. Пустая изба. Даже и чертенятъ-мальчишекъ нтъ, — проговорилъ Швырковъ, снимая съ себя яхташъ и фляжку, перекинутыя на ремняхъ черезъ плечи.

— Я дома, я… — откликнулась Клавдія изъ своей комнаты. — Только не могу выдти къ вамъ сейчасъ, потому что не одта. Здравствуйте, Кондратій Захарычъ.

— Ахъ, ты дома, моя прелесть? Ну, вотъ и отлично! — закричалъ Швырковъ. — Здравствуй, душечка! Можно войти къ теб?

— Нтъ, нтъ! Я еще не одта. Погодите. Я сейчасъ выду, — послышалось изъ комнаты.

— Да мн, ангелочекъ, и не нужно вашей одежи. Вы безъ одежи, я думаю, лучше. А пока тятеньки нтъ, я и поцлую тебя въ об аленькія щечки!

Швырковъ сталъ напирать на запертую дверь изъ дюймовыхъ досокъ и оклеенную обоями.

— Да не входите-же, — упрашивала Клавдія. — Ну, что-жъ это! Даже крючекъ оторвали! Какое свинство.

И она стала задвигать дверь стульями, а на одинъ изъ нихъ даже сла, но Швырковъ оттолкнулъ стулья и все-таки вошелъ въ комнату. Клавдія была въ черной шерстяной юбк, но еще безъ лифа.

— Ну, что-же это такое! Ну, какъ вамъ не стыдно! — кричала она. — Вдь это-же свинство.

Но Швырковъ, обхвативъ ее, цловалъ въ щеки и шею и говорилъ:

— Совсмъ купеческая штучка! И какъ такая сдобненькая и миндальная въ деревн уродилась! Пупочка, совсмъ пупочка. Вотъ ужъ папенька-то твой теб не подъ кадрель. Папенька чумазый, а дочка такая крупитчатая.

— Уймитесь. Послушайте, уймитесь-же пожалуста. Будетъ съ васъ, — упрашивала Клавдія. — Слышите, вонъ тятенька идетъ. Соня привела его.

На крыльц дйствительно кто-то громыхалъ сапогами. Швырковъ чмокнулъ Клавдію въ губы и вышелъ изъ комнаты.

Въ дверяхъ стоялъ Феклистъ, держалъ въ рук картузъ съ разорваннымъ козырькомъ и, кланяясь, говорилъ:

— Пожаловали, батюшка Кондратій Захарычъ. Вотъ и отлично. А у насъ тетеревиныхъ выводковъ сила. Я за грибами ходилъ, такъ-такъ и порхаютъ. И смлые какіе! Я ужъ писать вамъ хотлъ, а вотъ вы и сами пожаловали. Роману Карлычу добраго здоровья. Григорій Кузьмичъ, батюшка, здравствуйте.

И Феклистъ, раскланиваясь съ Швырковымъ и Шнелемъ, протянулъ Перешееву руку.

Перешеевъ сниходительно взялъ его руку и съ усмшкой задалъ вопросъ:

— Къ Семену Банкину въ стеклянную библіотеку благословитися бгалъ, что-ли?

— Только на пятачокъ, господимъ Перешеевъ, только на пятачекъ, — отвчалъ Феклистъ, бросился къ корзинк Швыркова съ выпивкой и закуской и спросилъ:- Прикажете вынимать, Кондратій Захарычъ?

— Оставь. И безъ тебя вынутъ. Для этого Перешеева вожу. Ну, что собаки мои?

— Въ лучшемъ вид.

— Ты ихъ, поди, съ голоду заморилъ?