Деревянная грамота

Опустившись рядом с сыном на корточки с другой стороны и не замечая, что подол шелкового стеганого зипуна, как и край крытой персидским золотным бархатом собольей шубы, разлегся по соломе, царь поддержал детскую ладошку снизу. Смешной конек, не понимая, кто это перед ним, потянулся мордой и осторожно взял с ладошки хлеб.

– Он дышит! – воскликнул Алешенька.

– Как не дышать? Всякая Божья тварь дышит, – сказал на это учитель Алексей Тимофеевич. – Вели, государь, немецких листов купить и в рамки оправить, на стенах у государя царевича повесить, пусть знает, какие твари бывают, а я ему расскажу.

– Добро, – согласился Алексей Михайлович, выпрямляясь. – Скажи мамам, пусть донесут казначее, что я велел купить. Заплати из своих, потом дьяк в расходную книгу впишет и тебе деньги выдаст.

Потом гости отошли к самому забору и Богдаш вывел серого аргамака Лебедя, которого государь уже давно приметил и полюбил. Поклонившись, конюх, не касаясь стремян, взлетел в седло. Лебедь под ним шел рысцой, не сдвигаясь с места, потом кланялся, потом пошел важной выступкой, высоко задирая передние ноги, и все это даже Даниле было в диковинку – приемы обучения лошадей каждый знаток держал при себе, занимался этой наукой без посторонних глаз. Лебедя учили дед Акишев и Озорной, а доверили его показать Богдашу – тот лучше всех в седле смотрелся.

Потом Тимофей Кондырев с сыном Ваней тешили государя тремя аргамаками, выступавшими в лад. Невозможно было понять, как Кондырев отдает им приказание повернуться или разом ударить копытом оземь.

– Каково Голубчик поживает? Не разучился стопами шествовать? – весело спросил Алексей Михайлович у деда Акишева.

– У коней память лучше, чем у иного раба Божия, – отвечал дед. – Мы его после Масленицы учить начнем, к Пасхе будет выступать как надобно – медленно и чинно.

Немолодой серый мерин Голубчик был среди коней на особом положении. В Вербное воскресенье на него надевали нарочно сшитую одежду – большой чепрак, покрывавший и шею, а на морду – тряпичную голову с длинными ушами. Преображенный таким образом в осла, он участвовал в шествии от Лобного места к Успенскому собору, имея на себе не кого-нибудь, а самого патриарха с крестом и Евангелием в руках. Из многих коней Голубчик был избран именно за способность к замедленному шагу, и то еще приходилось его дополнительно школить.

После того как государь с царевичем и со свитой ушли, вся конюшня долго перебирала их слова и поступки.

– Слышали, как младенцу было сказано? Похвали да награди! – говорил каждому дед Акишев. – Вот как царевича-то учат! Мне бы только дожить – я сам бы для него лучшего аргамака выездил!

И понимали конюхи, что не в тех дед годах, чтобы аргамаков выезжать, и не нашлось ни одного, кто хотя бы усмехнулся…

Вдруг дед словно опомнился и поднял обычный шум – коней расседлать, покормить, сбрую сдать, порядок навести! Праздник праздником, а выгребать навоз из конских стойл каждый день полагается!

Но недаром же была Масленица! В самый разгар дедовых нравоучений прибежал за ним гонец – сынок дедовой внучки Татьяны и Родьки Анофриева, Алешенька. Велено ему было звать батьку и прадеда к столу – у Татьяны обед поспел, а блинов баба, встав с утра к плите, напекла на целый стрелецкий полк.

Дед махнул рукой – не всякий день званые блины случаются, да и государь уже порядок оценил, похвалить изволил, можно и денежного награждения вскорости ждать, – кликнул Родьку Анофриева и поспешил к Татьяне.

Конюхи переглянулись – теперь можно было и дать себе передышку.

– В прошлом году я выезжал на Пардусе, так рубль мне пожаловали, – вспомнил Богдаш. – А летом в Коломенском мы с Семейкой государя тешили, с седла на седло скакали, друг дружку из седел выдергивали, тоже по полтине получили. Может, и на сей раз рубль получу?

– Поделиться не забудь, – напомнил Тимофей. – А что, братцы, ведь на конюшнях чистота – хоть с полу кашу ешь, какого ж беса нам тут сидеть? Дед хорошо если утром заявится, подьячие наши тоже на радостях умелись, сам видел, как Бухвостов улепетывал. А Кондырев – он добрый. Пойти, что ли, на реку, хоть один бой поглядеть?

– А ты, Тимоша, в стенке стаивал? – спросил Данила.

– Кто смолоду беса не тешил? – вопросом же отвечал Озорной. – Доводилось!

– А как же ты бился?

– Ты про что?

Даниле не хотелось объяснять, что он имел в виду малый рост Тимофея. Парень знал, что для кулачного бойца главное – мощный удар сверху вниз, а как же Тимофей-то бил? И как защищался?

– Неловко тебе, поди, было, – попытался он извернуться. – Бойцов-то в стенке не по росту подбирают. Что, коли против тебя стоял дядя вроде нашего Богдана?

– Ну и бил я дядю с правой руки в грудь или даже в брюхо. На левую руку его удар принимал, а сам туда бил, где он прикрываться не привык. Дядя-то выучен башку оберегать!