Деревянная грамота

Над торгом встал дымный столб, завизжали бабы – занялся крытый лубьем шалаш. Нужно было бежать, орать, пихаться, размахивать дубинкой, гнать полупьяный люд за ведрами и за водой. Не успели погасить – в другой стороне насмерть сцепились два сбитенщика. Разняв их и охрипнув, кричавши, Стенька унюхал еще дым и, не соображая, понесся разбираться. Оказалось, дым был вполне законный, из харчевни. Харчевня от старости ушла в землю, топили ее по-черному, дыму и положено было выходить в окна… Потом толпа опрокинула палатку, где пеклись пшеничные оладьи, и тоже пришлось наводить порядок. До вечера не знал ярыжка покоя и уж мечтал, чтобы заблаговестили церковные колокола, давая знак торговому люду убираться прочь.

Измочаленный, очумелый Стенька подошел к приказному крыльцу, мечтая о том, чтобы сесть на лавку и перестать думать. Но и этого не удалось.

– Слышь, молодец… – окликнули Стеньку из толпы.

Он обернулся и увидел невысокую ладную девку.

– Ты ярыга Степан Аксентьев будешь? – осведомилась она.

– Да вроде я! А ты?…

– Дельце у меня к тебе, – девка поманила его в сторонку и достала из рукавицы темный комочек, дала ему развернуться – и Стенька увидел старые костяные четки. – Узнаешь, что ли?

Стенька вгляделся – точно, они, и синие бусины поблескивают.

– Стало быть, тебя…

– Она и прислала. Вот что, молодец, сказать велено: быть бы тебе ближе к полуночи там, где уж раз вы с Авдотьицей стаивали.

– У белянинского двора, что ли? – догадался Стенька.

– Да тише ты! Оденься потеплее. Никого с собой не бери! Еще Авдотьица передать велела – этой ночью ты все узнаешь, что тебе надобно!

– А как я…

– Она сама там тебя высмотрит, – пообещала девка и спрятала четки обратно. – Ну, оставайся с Богом, а я побегу!

Стенька догонять не стал, а даже повернулся в другую сторону – словно бы ему до той девки дела нет. Но радость взыграла! Все неприятности разом затмила! Не иначе, Авдотьица, решив покончить со своим малоприятным прошлым и стать верховой мовницей, наведет его на треклятых конюхов и деревянную грамоту разом!

Как Стенька дожил до полуночи, он и сам бы объяснить не мог. Каждую минуту считал, хотя и забрел сперва к Деревнину, словно бы доложить о ночной вылазке, а на деле – протянуть время и поесть блинов, хотя и потащился Бог весть куда, к Успенью, что на Могильцах, где жила родная тетка и тоже в любое время угощали блинами. Москва гуляла! Обычно свет гасили сразу после ужина, и улицы тогда же делались пустынны, сейчас же народ колобродил, шатался, песни распевал, и ладно бы простой народишко – у бояр и князей вовсю гуляли! Даже боярыни с боярышнями шумно веселились – в больших сенях многих белокаменных домов нарочно вешали качели на обшитых красным бархатом веревках, с мягкими сиденьями, и девицы с молодыми женками, качаясь, допоздна пели песни.

Время Стенька узнавал по перекличке сторожевых кремлевских стрельцов – они каждый час заводили свое вековечное, с башни на башню: «Славен город Москва-а-а! Славен город Каза-а-ань!» Подозревая, что в масленичные ночи возможны всякие недоразумения, Стенька решил прийти загодя.

Явившись в указанное место и никого не найдя, он встал неподалеку, так, чтобы его было видно. Не зная, сколько придется торчать, Стенька занялся обычным для всякого ожидающего делом – принялся читать молитвы. Он, как и многие москвичи, измерял и время, и даже порой расстояния в «Отче наш». И душе спасение, и делу польза! Особенно этим увлекались бабы, которым для их стряпни нужна была определенность.

На десятом «Отче наш» в створе улицы появились сани, подкатили, крепкий возник встал, задрав башку, и тут же на снег выпрыгнули двое – Авдотьица и невысокий мужичок в тулупе с поднятым воротом. Даже если бы ночь не выдалась лунной – Стенька признал бы девку не только по богатырскому росту, но и по лицу. Мужичок же старательно прятал рожу.

– Пришел, свет? – радостно спросила Авдотьица. – Ну, пойдем, благословясь!

Она повела Стеньку к забору белянинского двора. Было слышно, как в доме, стоявшем, кстати, довольно далеко от того забора, гуляют гости. Купец затеял званые блины, собрал, надо полагать, всю родню, и гулянье могло затянуться надолго. Стенька немного позавидовал купцам – их-то, пьяненьких, разведут по теплым покоям да и уложат на перинах, а он, грешный, хоть и поел сегодня блинов вволю, однако был затем выпровожен на мороз…

– Погоди-ка… – прошептала Авдотьица, прислушиваясь. – Коли что – ты за порядком смотришь…

– За каким порядком?…

– Ч-ш-ш-ш…

Вдоль забора шел человек с палкой и постукивал о заборные доски. Очевидно, он услышал скрип снега и на что-то там быстро вскарабкался. Над высоким забором появилась короткая курчавая борода торчком, а потом и темное пятно рожи, увенчанное остроконечным колпаком.

– Кто тут бродит?! – медвежьим голосом спросил этот человек. – Вот спущу кобелей!

– Ты сторож здешний, что ли? – вопросом же отвечал Стенька.

– Сторож. А вы кто таковы?

– А я Земского приказа ярыга Аксентьев! – гордо объявил свое звание Стенька. – Или не видишь – вон они, буквы! «Земля» и «юс»!