Деревянная грамота

– Семейку твоего я знаю… – Настасья помрачнела на миг, но вновь заговорила весело, с обычной своей распевной лихостью. – И вот что Федосьица девкам на Неглинке потом сказывала: пока Томила с Филаткой купца тешили, она с Дуней за кустами стояла и глядела, какие женщины и девки на крыльце собрались. Да и обомлела! Мамку Любушкину она признала. Мамка-то, куманек, – из наших!

– С Неглинки, что ли?

– Догадлив ты, куманек! Погуляла та Ефросиньица немало, потом вздумала, что пора и честь знать, – исчезла. Куда-то подалась, где ее отродясь не видывали, и там замуж вышла и овдовела. А с мужниной родней она поладила, за нее слово замолвили, и в комнатных женщинах у одной купеческой женки оказалась. А это была Иннокентия Белянина семья, и женка брюхатая ходила. Ефросиньица-то после смерти мужа тоже брюхата оказалась, вот в семье и решили – коли что, будет хозяйское дитя кормить. И родила она сыночка, да не зажился на свете, и стала Любушке мамкой. И жила в мамках до самой чумы. В чуму и Иннокентий, и жена его, и младшие дети, и чуть ли не вся дворня померли. А Любушку вместе с мамкой Лукьян Белянин к себе взял. А наши девки ее не скоро приметили – она со двора редко выходила. Пробовали с ней в церкви заговаривать – знать никого не желала. И звать ее ныне – Ефросинья Архиповна, и ходит в шубе с хозяйского плеча! Федосьица ее потому лишь и признала, что Марьица Мяскова ей как-то показала на улице Ефросиньицу да рассказала все ее святое житие…

– Вон оно что… – Данила даже головой покачал.

– Вот когда Вонифатий с крестной до Любушки добирались, нашлась добрая душа – подсказала следов на Неглинке искать! И Авдотьица взялась свести Калашникова с Любушкой, и к Ефросиньице приступила, и принялась ее пугать – живы-де те товарки, с кем ты блудила, и коли заговорят – сгонит тебя твой купец со двора в тычки! Не позволит свое невинное дитятко лелеять!

– Авдотьица-то?

– Она, куманек, когда припечет, – сурова. Бывало, напьется какой-нибудь гость пьян, денег платить не хочет, над девкой измываться примется, – так сразу Авдотьицу звали. Она уж наловчилась брови сдвигать да лаяться. А тут ей Вонифатий денег пообещал, да когда эта Ефросиньица стала Любушке потворствовать – и ей подарков немало перепало.

– Будет ей наутро от Белянина подарок! – воскликнул Данила.

– А не жадничала бы – с собой бы увезли. В Соликамске она, глядишь, опять бы замуж пошла, там на промыслах мужиков много, а баб мало. Ничего, не пропадет! Коли со двора погонят – есть ей куда идти. И Авдотьица ей столько всякого добра передала – впору лавку открывать! Вонифатий ни сукна, ни камки, ни кисеи, ни полотен добрых для нее не пожалел.

Говорила Настасья жестко, даже с удивившей Данилу злостью. И странно ему было – девок с Неглинки, которые за деньги на блуд легко шли, она в подружках держала, а Ефросинью Архиповну, за деньги доброе дело сотворившую, не жалела…

– Ну и Бог с ней, – решительно прекратил сердитую речь Данила. – Как же Авдотьице удалось их свести?

– А тебе на что? Сам, что ли, боярышню высмотрел да хочешь, чтобы подсобили? – Настасья метнула на него взгляд, который, возможно, был испытующим. – Они сперва в церкви встречались за обедней, переглядывались, потом Любушка ночью в сад выбегала, через ограду с Вонифатием говорила. Авдотьица их стерегла. И до того договорились – решили, что Белянин за Вонифатия дочку никогда не отдаст, так надо бежать и венчаться тайно. Когда я по твоему дельцу стала Авдотьицу искать – мне про эту затею сказывали, да кто ж знал, что все между собой так увязалось! Вот скажи я тебе, что Авдотьица помогает молодцу купеческую дочку со двора свести, – что бы ты мне ответил? Что это вас, конюхов, не касается!

Данила надулся – он и впрямь бы так ответил.

– А теперь мы уже можем концы с концами связать, кулачных бойцов – с купеческой дочкой! Авдотьица знала, что Вонифатий все разумно устроил: уговорился с братом, что поедет в Соликамск, покажет, на что способен. И Авдотьица рассказала ему про Егора и попросилась ехать вместе с ним – хоть в Соликамск, хоть в Китай, лишь бы Егорушку своего из Москвы увезти да и самой подальше от Неглинки убраться! Хочешь ли знать, как дальше она дело повела?

– Хочу, кума.

Настасья и без того на дорогу лишь краем глаза глядела, все норовила к куманьку повернуться, теперь же и вовсе натянула вожжи, остановила возника, села поудобнее…

– Как вас, конюхов, обхитрить, она сама додумалась – там все быстро решать пришлось, не с кем посоветоваться было. А вот как Егорку от бойцов забирать – тут она с Марьицей, с Федосьицей да с Феклицей совещалась. Коли его просто увести – так атаман живо сообразит, кто тут расстарался, и пошлет своих на Неглинку. Нужно было погоню по ложному следу пустить. Девки соображали, да и про Томилу вспомнили!

Настасья никак не желала признавать за Авдотьицей ума и сообразительности, и это показалось Даниле забавным. Видать, девка себя самой умной всегда полагала, подумал он, а тут другая ее обскакала…