Деревянные глаза. Десять статей о дистанции

Эти слова, основанные на личном исследовательском опыте Блока, не были навеяны скептицизмом – ровно наоборот. Осознание недостаточности каких-либо слов, написанных или произнесенных, указало Блоку на обходные пути, позволившие ему прочесть средневековые источники «против шерсти». Можно вспомнить замечательные страницы «Королей-чудотворцев», посвященные мужчинам и женщинам, зараженным золотухой, которые преодолевали огромные расстояния, дабы ощутить волшебное прикосновение королевской руки[628]. Однако то же осознание усилило его приверженность компаративной истории, основанной, как в случае «Королей-чудотворцев», на категориях, неизбежно далеких от терминологии источника.

4

Указанные элементы выходят на передний план в работе 1928 года «К сравнительной истории европейских обществ», своего рода методологическом манифесте, до сих пор сохраняющем свою научную актуальность[629]. В заключении статьи Блок напоминал об устойчивом стереотипе, отождествлявшем компаративную историю с поиском аналогий, вплоть до самых поверхностных. Вся суть компаративной истории, настаивал Блок, состоит в том, чтобы подчеркнуть различия между изучаемыми ею явлениями. С этой целью необходимо отбросить все мнимые сходства: например, в сфере европейской медиевистики якобы существующее подобие между положением английского виллана и французским серважем. Конечно, некоторые пересечения здесь неоспоримы:

И серв и виллан с точки зрения юристов и общественного мнения были «несвободными» и в этом своем качестве именовались в не которых латинских текстах «рабами», servi… именно по причине этой «несвободы» и «рабского» имени ученые нередко уподобляли их римским рабам.

Однако, по Блоку, это

чисто внешняя аналогия: содержание понятия «несвобода» сильно варьировалось в зависимости от среды и эпохи[630].

Таким образом, у нас есть два разных географических контекста, английский и французский, и два разных слова – «villain» и «serf». Средневековые юристы и ученые люди обычно уподобляли их «servi», термину, обозначавшему римских рабов, поскольку считалось, что все они – villains, serfs и servi – были лишены свободы. Блок отверг этот вывод как поверхностный на основании аргумента, выдвинутого несколькими учеными, в том числе Павлом Виноградовым, великим русско-английским медиевистом: около 1300 года в Англии villains стали частью «свободных арендаторов», во Франции же того времени арендаторы резко отличались от serfs. Блок очерчивал эти расходящиеся исторические траектории и заключал:

Французский серв XIV в. и английский виллан или серв того же периода – это два абсолютно непохожих класса. Стоит ли их сравнивать? Безусловно, но на сей раз для того, чтобы подчеркнуть контрасты между ними, обнажающие разительную противоположность направлений, в которых шло развитие двух наций[631].

Здесь, как и в других местах этой статьи, Блок использовал слово «classes» («классы»), чтобы определить две разные социальные реальности, ошибочно соединенные средневековыми юристами. Однако его комментарии к нормам, принятым английскими юристами и приписывавшим меньшую степень свободы тем людям, которые должны были выполнять барщину и другие тяжелые сельские работы (corvées), следуют в ином направлении. «Устанавливая эти нормы, – пишет Блок, – английские правоведы и судьи ничего не придумывали. Они всего лишь черпали из потока более или менее смутных коллективных представлений, с давних пор складывавшихся во всех средневековых обществах как на континенте, так и на острове. Мысль, что в сельскохозяйственных работах вообще есть нечто несовместимое со свободой, отвечает вековым устремлениям человеческой души; в эпоху варваров она нашла выражение в словах opera servilia, которыми часто обозначали такого рода труд»[632]. Покинув область терминологии, отраженной в документах, Блок внезапно вступает на более скользкую, гипотетическую почву – «коллективных представлений». Это понятие заимствовано им из трудов Дюркгейма, чье имя специально упомянуто в примечаниях. В одном из предыдущих абзацев своего текста Блок упомянул о «сокровищнице древних народных представлений, более или менее потускневших от времени»[633].