Читаем Деревянные глаза. Десять статей о дистанции полностью

В предлагаемой мной перспективе критическая, отстраненная позиция является целью, а не исходным пунктом. Хотя мои заключения и идентичны выводам Блока, мы шли к ним разными путями. В свете рискованной близости языка историка и языка свидетельства, стерилизация инструментов анализа как никогда актуальна – особенно в тех случаях, когда возникает общность между наблюдателем и наблюдателем-актором (инквизитор как антрополог, инквизитор как историк).

7

Ретроспективные размышления об исследовании, которым я занимался во фриульском архиве в 1960-е и 1970-е годы, отчасти инспирированы моим более поздним знакомством с работами Кеннета Л. Пайка. Американский лингвист, антрополог и миссионер Пайк выделял оппозицию между двумя уровнями анализа – анализом с позиции наблюдателя и анализом с позиции актора, и обозначал их, соответственно, как «этический» (от «фонетического») и «эмический» (от «фонемического»). Начав с языка, Пайк создал единую теорию структуры человеческого поведения – так звучало название его наиболее амбициозной работы, три части которой были впервые опубликованы между 1954 и 1960 годами, а затем перепечатаны в доработанной и расширенной версии в 1967-м.

«Этическая» точка зрения, объяснял Пайк, анализирует языки и культуры в компаративной перспективе; «эмическая» же позиция «культурно обособлена, применима лишь к одному языку или культуре»[642]. Однако эта статичная и, скорее, озадачивающая оппозиция затем трансформируется в более эффектной динамической перспективе:

Предварительное и финальное представления (presentation): отсюда этические данные обеспечивают вход в систему – начальный пункт анализа. Они дают пробные результаты, пробные единицы. Финальный анализ или представление, как бы то ни было, выполняется в эмических единицах. При суммарном анализе начальное этическое описание постепенно совершенствуется, и в итоге – в теории, но, вероятно, никогда на практике – полностью заменяется эмическим описанием[643].

Многие историки, знакомые с нюансированными и изощренными размышлениями Блока, читая эти строки, испытают нетерпение: они сочтут их слишком абстрактными. Конечно, Пайк обращался не к историкам, а к лингвистам и антропологам[644]. Долгое время две эти группы ученых имели дело с различением между «этическим» и «эмическим» уровнями; напротив того, историки за редкими исключениями им пренебрегали. (Сам я узнал о разделении на «этическое» и «эмическое» двадцать лет назад, то есть спустя те же двадцать лет после публикации opus magnum Пайка[645].) Тем не менее попытка перевести только что процитированный фрагмент на язык исторического исследования может оказаться небессмысленной. В результате получится нечто вроде:

Историки вначале формулируют вопросы, используя неизбежно анахронистическую терминологию. Процесс исследования меняет предварительные вопросы на основании новых свидетельств, формулируя ответ на языке акторов и в связи с категориями, свойственными их обществу и радикально отличными от наших.

Мой перевод «пробных результатов», порожденных «этической» перспективой, – «Историки вначале формулируют вопросы, используя неизбежно анахронистическую терминологию» – напоминает об одном из суждений Блока[646]. Вопросы, а не ответы: различение, упущенное как теми, кто легкомысленно подчеркивал роль анахронизма в историческом исследовании, так и теми, кто вовсе отверг анахронизм как допустимое понятие[647]. Следует отталкиваться от «этических» вопросов, дабы получить «эмические» ответы[648].

Мы могли сравнить мой пробный перевод с одной из заповедей декалога, предложенного много лет назад Арнальдо Момильяно в работе «Правила игры в изучении древней истории». Эта заповедь применима к любому из исторических периодов:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука