Читаем Деревянные глаза. Десять статей о дистанции полностью

Как только мы оказываемся в пространстве исторического исследования, иудаизм, христианство, ислам, Маркс, Вебер, Юнг и Бродель учат нас задавать свидетельствам определенные вопросы; но они не касаются ответов, которые дают источники. Произвол историка исчезает ровно тогда, когда он должен интерпретировать документ[649].

По-моему, отрывок из Пайка, мой перевод и заповедь Момильяно не слишком отличаются друг от друга. С моей точки зрения, расхождение в ином. Остаточный «этический» элемент, который, согласно Пайку, полностью устранить невозможно, необходимо рассматривать в позитивном ключе: как существенную часть переводческой деятельности, этимологически синонимичной интерпретации. Напряжение между нашими вопросами и ответами, которые мы извлекаем из свидетельств, может оставаться в силе, при том что свидетельства, в свою очередь, способны изменить наши вопросы[650]. Если различие между их и нашими словами осмотрительно сохранено, это может уберечь нас от попадания в две ловушки – эмпатию и чревовещание[651]. Ловушки связаны друг с другом: признавая идею прямого доступа к мышлению акторов, мы приписываем им наш язык и категории. В итоге возникает незаметное искажение, гораздо более опасное (ибо его сложно идентифицировать), нежели грубые анахронистические утверждения, подобные «homo oeconomicus» и др.

Латинское слово «interpres» напоминает нам, что любая интерпретация является переводом и наоборот. Перевод появляется также и в дискуссиях, инициированных аргументами Пайка. Целый ряд откликов на книгу был опубликован в книге «Эмическое и этическое: Дебаты между своими и чужими», выпущенной по итогам конференции 1988 года в Финиксе. Один из ее участников, Уиллард Куайн, философ, известный своими размышлениями о «радикальном переводе», закончил свою лекцию так:

И все-таки между взглядами «изнутри» и «извне» сохраняется существенная асимметрия. Наша непостоянная, но ответственная приверженность собственной науке распространяется на то, что мы говорим об экзотических культурах, однако не затрагивает того, что говорят о ней их носители (insiders)[652].

Асимметрию между нашими словами и их словами, акцентированную Куайном (а до него – Пайком), чувствуют и историки: как говорит пословица, «прошлое – это другая страна»[653]. Неудивительно к тому же, что упомянутая асимметрия была впервые артикулирована и осмыслена именно антропологом. Расстояние, лингвистическое и культурное, обычно разделяющее антропологов и так называемых аборигенов, предохраняет ученых от убеждения, часто свойственного историкам, будто они стали наперсниками изучаемых ими персонажей. Как я отметил выше, чревовещание – это профессиональный недуг, которому подвержены многие историки. Однако, конечно же, не все.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука