Читаем Деревянные глаза. Десять статей о дистанции полностью

В этом списке поражает присутствие Мантеньи – художника, принадлежавшего к предшествующему поколению; еще более поражает отсутствие Тициана. Конечно, в 1507 году, когда, согласно вымыслу Кастильоне, происходит описываемая им беседа придворных герцога Урбинского, Тициан был еще слишком молод; но, разумеется, имя его могло быть опущено и в 1528 году, когда диалог Кастильоне был впервые издан[414]. Леонардо, Рафаэль, Микеланджело и Джорджоне по сей день занимают центральное место в каноне; создателем этого канона был Вазари, увидевший в названных живописцах родоначальников так называемой современной манеры, «maniera moderna». Попытки расставить этих художников по ранжиру и сегодня (как во времена Кастильоне) представляются многим очевидной тратой времени. Но эта очевидность обманчива. Пассаж из Цицерона был отнюдь не простым риторическим клише или топосом: это была формула, сжато заключавшая в себе определенный способ познания, альтернативный общепринятому; парафразируя известный термин Аби Варбурга, можно сказать, что это была eine Logosformel, определенная «формула мышления»[415]. Эта формула мышления была неотъемлемой составной частью взгляда Вазари на историю искусства, и в этом отношении все мы до сих пор стоим на точке зрения Вазари.

4. В своей доныне фундаментальной статье Эрвин Панофский описал точку зрения Вазари на историю следующим образом: по Панофскому, концепция Вазари возникла как сплав двух противоположных принципов – 1) принципа прагматического, рассматривающего всякое явление как часть причинно-следственного процесса, и 2) принципа догматического, рассматривающего всякое явление как более или менее адекватное воплощение «идеальных правил искусства» («perfetta regola dell’arte»)[416]. Но у Вазари, в его телеологической перспективе, антитеза двух этих принципов находила легкое разрешение, поскольку каждый художник и каждое произведение оценивались исходя из их вклада в поступательное развитие искусства. Завершая свой труд, Вазари прибегнул к языку, в котором, как отметил Панофский, звучат отголоски схоластического различения между «сказанным в абсолютном смысле» («simpliciter») и «сказанным в относительном смысле» («secundum quid»):

Я всегда хвалил не просто, а как говорится, постольку поскольку, и всегда принимал во внимание и время, и место, и другие подобные обстоятельства[417].

Оценка «постольку поскольку» отнюдь не противоречила принципу совершенства – напротив, она была в некотором отношении побочным следствием этого принципа. Вазари продолжает свое рассуждение:

В самом деле, представим себе такой случай: сколько бы Джотто ни хвалили его современники, я не знаю, что стали бы говорить о нем и о других стариках, если бы они жили во времена Буонарроти, не говоря о том, что люди нашего века, который достиг вершины совершенства, никогда не поднялись бы до той ступени, на которой они стоят, если бы те старики не были в свое время столь велики и тем, чем они были до нас[418].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука