Деревня Левыкино и ее обитатели

Мы долго не могли оборвать эту связь и не только сберегали свой дом, но и не продавали корову, перепоручая ее, как и дом, на зиму, до нашего приезда летом, соседям. Корову нашу, круторогую, большую, в палевых пятнах по белым бокам по кличке Рябка я тоже помню как живую. И помню ее парное молоко. Мама поила меня им по утрам и вечерам из специально купленной для меня махотки – маленького глиняного кубанчика. Молока Рябка давала много. У нее было большое вымя. Мама ласково ухаживала за нашей кормилицей. Она всегда была у нее чистой. А молока нам хватало и на сметану, и на творог, и на масло. Мама иногда доверяла мне сбивать масло. Она клала мне на колени большую бутыль – четверть, наполненную сливками, а я катал ее. Масло очень быстро сбивалось в комочки. Потом их Мама вытряхивала из бутыли, отжимала, промывала, клала под пресс. Очень вкусное было масло от нашей коровы Рябки. Особенно хорошим оно было к блинам на Масленицу. Блины стояли на столе высокой стопкой. А к ним была сметана, творог и топленое масло. Все эти картинки праздничных и будничных деревенских застолий почему-то очень часто вспоминались мне на фронте, когда старшина задерживался с подвозом обеда. Особенно вспоминались мне лепешки, натертые на Рябкиной сметане.

Вместе с неоспоримыми статями и достоинствами у нашей Рябки был и большой недостаток. Не скажу, что она была бо-дучая, но иногда вдруг могла кого-либо из чужих поддеть крутым рогом. Своих она всех знала. Ближайших соседей – тоже. Но если кто-нибудь из посторонних неосторожно приближался к ней, то его могла ожидать неприятность. Она могла и покатать.

Каждый год к концу зимы Рябка телилась. Новорожденные телята до тепла содержались в доме, на кухне. Для этого делали специальный закуток. Помню я одного рыжего бычка. У меня с ним была большая дружба. Большую часть дня я проводил с ним в закутке, и, на беду самому бычку, я научил его бушкаться. К лету он вырос в бодучего озорника. Чем больше он рос, тем опаснее становился. Это ускорило его печальную участь. Я очень жалел его.

В хозяйстве у Мамы была и другая живность: откармливались поросята, имелись овечки. Все мы зимой ходили и в валенках, и в овчинных полушубках. Валенки катались из собственной волны, а полушубки шил приходящий в зиму на деревню портной. Обычно он поселялся в нашем доме и жил, пока не исполнит заказ. Потом переходил в другие дома. Я помню, как и мне был сшит настоящий крестьянский полушубок в сборку, с воротником. В нем я катался на салазках, которые Мама купила мне в городе. Иногда в них я запрягал Шарика – нашу красивую, большую и пушистую собаку. Шарик, можно сказать, вырос на моих руках и выполнял все мои прихоти. Посторонние люди, однако, с основанием побаивались этого громко рычащего на цепи, под амбаром пса.

А еще в нашем доме была очень красивая кошка Мурка. Вся она была черная, с белым бантиком под очень умной мордочкой. Когда мы уехали в Москву, Мурка оставалась в деревне. Каждое лето она узнавала нас, встречая у порога, и каждое лето, в конце его, мы расставались с ней с грустными переживаниями. Но однажды сердце Мамы не выдержало расставания, и Мурка с нами приехала в столицу. Этим, наконец, завершился полный переезд нашей семьи в Москву. А начался он с отъезда Отца в год моего рождения. Время это было историческое, рубежное. В деревне вот-вот должны были наступить большие перемены. Нам предстояло их пережить с Мамой, в отсутствие Отца.

Старшие братья – Николай и Александр к этому времени окончили школу первой ступени у Евгении Ивановны, на Поповке, и учились теперь вдали от дома, во Мценске. Каждую осень они, как и другие их сверстники из нашей и других ближних деревень, уезжали во Мценск, чтобы продолжить учебу в школе второй ступени. Надо заметить, что абсолютное большинство, если не все наши односельчане, хотели, чтобы дети продолжили свое образование во второй ступени, как бы это ни было трудно и им, и их детям. Для многих наших деревенских подростков, парней и девчат, желание родителей становилось и их первым шагом в новую самостоятельную жизнь.

Родители устраивали своих детей во Мценске на квартиры, на койки, в интернаты, у родственников, знакомых и незнакомых людей. Обычно деревенские держались вместе, делили и хлеб, и картошку, которыми их снабжали родители. Здесь, в городе, сохранялась и крепла их деревенская дружба. Они помогали друг другу переживать разлуку с домом и вместе противостояли городским сверстникам в неизбежных ребячьих конфликтах и стычках. Вместе на воскресные дни они приезжали в деревню. Регулярно наезжали к детям, обычно в базарные дни, и родители. Подвозили им домашнего гостинца, расплачивались с хозяевами и общались с учителями, справлялись об успехах и неуспехах детей. Таким образом, дети не оставались без присмотра и контроля. И тем не менее у родителей было достаточно причин для тревог и беспокойства.