Деревня Левыкино и ее обитатели

Кроме нас, четверых детей, Бабушки и золовки Юлии Ивановны на попечении Мамы оказалось все хозяйство: лошадь, корова, земля и все, что на ней стояло, вырастало и жило. Когда я в разговорах среди своих родственников о нашем деревенском житье-бытье вспоминал о некоторых его деталях, то это всегда вызывало у них удивление. Откуда я все это мог знать? А один из братьев просто отказывается мне верить, особенно когда заходит речь о нашем конском поголовье. Брат, например, считает, что я не могу помнить нашего мерина Громодара. Дело в том, что этого военного мерина нам, нашей семье, передало Орловское военное ведомство в обмен на мобилизованную у нас же молодую кобылу. Брат рассказывает, что он вместе с дядей Федотом и другими мужиками водили наших мобилизованных лошадей в Орел, а оттуда привели выбракованных, отслуживших свой срок коней, которых местная наша власть распределила по хозяйствам. Нам тогда и достался Громодар. Брат считает, что я этого мерина помнить не могу. Но я-то знаю, что помню. В мою память и сознание звучание клички нашего мерина вошло вместе с тем куском хлеба, который я впервые сознательно взял в свои руки и съел. Я даже помню, что эта кличка воспринималась моим детским слухом одинаково, что и Дармоед. Некоторые считали нашего мерина ленивым и в сердцах называли его еще и дармоедом, сопровождая это соответственным набором слов, когда Громодар проявлял свой упрямый норов. А он был таков, что не всяк мог заставить мерина не то что пойти вскачь, но и просто прибавить шагу. А в действительности это был физически сильный и работоспособный конь. Эти его качества удалось распознать дяде нашему Федоту Ивановичу. Благодаря ему и удалось и братьям моим, и Маме приноровиться к этому сильному и доброму животному. А в обозе Громодар ходил только первым. Он просто здесь не допускал конкуренции и не позволял себя обгонять ни одной лошади. Конечно, у моих братьев осталось больше оснований помнить Громодара. Им пришлось участвовать во многих хозяйственных делах, куда-то ездить, что-то возить на нем. Но я всегда отстаиваю в споре с ними свое право помнить нашу конягу, на нем меня возили во Мценск в случаях очередной болезни. Но оказалось, что я помню и о том, чего мои братья уже знать не могли. Уже в их отсутствие, то есть когда они уехали из деревни на учебу в Москву, к Отцу, нашего Громодара снова призвали на военную службу. Соседи-мужики вместе со своими лошадьми отвели его во Мценск, а нам взамен дали большую сивую кобылу, которую реквизировали у зажиточного мужика из соседней деревни Лопашино. Кличка у этого мужика была Мамай, а фамилия – Озеров. И кобылу мы поэтому нарекли кличкой Озериха. С ней мы и вступили в колхоз. Долго ее в нашем «Красном пути» называли Татьяниной кобылой. Она добросовестно послужила колхозу в любой упряжке, да еще и часто давала приплод. Я помню и ее сивеньких жеребят, и строгунков. Они были похожи на свою мать, вырастали в здоровых и выносливых лошадей. Мама и все мы, уже уехавши из деревни, долго продолжали считать своими и Озериху, и ее потомство и всегда были ревнивы к их судьбе. Очень мы переживали, искрене горевали, когда узнали, что сосед наш Поликарп Иванович по хмельной нерадивости загубил нашу Озериху. Подпахивал он как-то у себя на огороде картошку, да не удержал в руках соху. Она упала. Нерадивый непохмеленный мужик вскрикнул от неожиданности да еще взмахнул руками. Озериха резко дернулась вперед, а потом назад. Острые сошники подрезали ей жилы выше путовых суставов на обеих задних ногах. Пришлось ее пристрелить. Очень мы горевали, когда об этом узнали, Мама плакала. Долго мы не могли простить нерадивости нашему соседу. А тот тоже долго переживал свою вину. Ну, а потомство нашей трудолюбивой лошадки пошло в их маму. Всякий раз, приезжая на лето в деревню, мы узнавали их как своих родных. Они как бы свидетельствовали собой нашу органическую связь, наше участие в жизни и делах колхоза «Красный путь».