Деревня Левыкино и ее обитатели

19» представления о тех деревнях, откуда сюда приехали их деды и прадеды. И тем не менее иногда и теперь на Маломосковской, и на Кибальчича, и на улице Константинова зимой, на Святки вы можете встретить ватагу ряженых с громазой и частушками. Вот ведь как! В деревне теперь этого не увидишь, а вот в Москве вдруг заголосит своими песнями Рязань, Калуга, Кострома, да и нынешний суверенный Татарстан.

В 1933 году в конце лета в Москву также по вербовке в один из таких же городков приехали и мои двоюродные братья из деревни Чапкино Мценского района Орловской области – братья Шатковы Мишка и Васька-Лысапед. Старшему тогда было уже, наверное, года 24, а младшему на год-два меньше. Знаю, что Мишкин год рождения был 1912-й. Но братьям сразу не повезло. Вышла такая трагическая незадача, что она до сих пор осталась для меня и для всех наших родственников, кто еще жив, какой-то неразгаданной роковой нелепостью.

Братьев, как и всех других, при поселении в общежитие перво-наперво повели в санпропускник на Казанский вокзал. По-наслышавшись о всяком, что могло бы случиться в большом незнакомом городе и ради предосторожности – бережного Бог бережет – более мудрый из братьев Михаил Борисович предложил Ваське разуться. «А то неровен час,– сказал он,– украдут обувку». Старший был в опорках, а младший – в подбитых кожей лаптях. Так и сделали. Пошли в баню босиком. Пропарились в санпропускнике. Вышли оттуда все вместе. Стали переходить трамвайные пути на привокзальной площади. Мишка со всеми успел перебежать дорогу перед набегающим трамваем, а Васька на той стороне замешкался и отстал. Трамвай прошел, а Васьки на той стороне не было. Мишка заметался, стал звать, а Васька не откликался. Боясь отстать от своих, Мишка пришел с ними в общежитие. Заявил о пропаже брата. Но тот как в воду канул. И до сей поры так и осталось неизвестно, куда делся Васька-Лысапед и что с ним сталось. Наконец Михаил добрался до нас. Родители и братья подали в милицию заявление на розыск. Но ответа на это тоже не последовало. Пропал человек, как будто его и вообще не было. Заявления повторялись, но они оставались безрезультатными. Человек исчез. Сам о себе он весточки подать не мог. Для этого у него не было сообразительности. Он был абсолютно неграмотен, не знал своего адреса и, наверное, путного о себе ничего рассказать не смог.

Мишка недолго проработал в Москве. Может быть, на это повлияла случившаяся беда с братом, а может быть, оттого, что Москва была не для него. Он вернулся в деревню к матери и до самой войны оставался для нее единственной надеждой, кормильцем и опорой.

А про Ваську все-таки прошел в деревню слух. Один наш деревенский парень, сын наших соседей Александр Поликарпович Левыкин, проходил в конце тридцатых годов службу в Красной Армии где-то в Уссурийском крае. Он и рассказал – ехали они однажды командой на полуторке. Подъехали к паромной переправе через Бурею. Стали ждать парома. Вдруг он в толпе рыбаков, в стороне от переправы, увидел парня, который показался ему похожим на Ваську-Лысапеда. Он окликнул его сначала по имени, а потом громко добавил: «Лысапед!» Парень оглянулся. Но в это время полуторка въехала на паром, и обоим осталось только друг на друга посмотреть неуверенным взглядом. А ведь мог бы оказаться тот парень нашим Васькой-Лысапедом. Но опять вышла незадача, как тогда в тридцать третьем году на трамвайной остановке у Казанского вокзала. Наш земляк-красноармеец спешил, он не мог отстать от команды, а сообщить об увиденном тоже не хватило соображения. Он привез этот рассказ, после того как отслужил свой срок. Но тут уже началась война, и про Ваську снова позабыли в кутерьме начавшегося лихолетья. Так Васька и исчез навсегда.

А Мишка, вернувшись из Москвы, захозяиновал в своем доме. Ему подыскали невесту. Нашли ее, некрасивую вековуху, на Кукуевке. Есть такой железнодорожный пост между станциями Чернь и Бастыево, а рядом с ним маленькая деревенька. Привел он ее, бесприданную Пелагею, в свой дом и прожил с ней до конца жизни с перерывом на войну. Она даже успела до войны родить. Но ребенок не долго жил. Помер. Присутствие жены достатка в дому не прибавило. Молодайка не была ни сноровистой, ни добычливой, ни рукодельной. Но зато Мишка стал настоящим мужиком. Это прибавило ему весу среди своих деревенских. Он стал равноправным в своем кругу людей, стал хозяином, мужем и даже отцом. Он остался теперь навсегда в своей мужицкой, крестьянской колхозной колее, тяжелой и скупой на человеческие радости.