Деревня Левыкино и ее обитатели

Родители мои, как смогли, и отогрели, и откормили своего племянника, снабдили его деньжонками и кое-каким барахлишком из обносков и проводили в деревню Чапкино, в которой о Михаиле почти некому было помнить и о которой он сам ничего не слышал с того дня, как погнал на восток от надвигавшихся на мценскую землю фашистов колхозных овечек.

Вскоре из деревни Чапкино родители получили письмо. После поклонов от себя и от своей жены Пелагеи Михаил сообщал, что мать его Евдокия Ивановна померла в сорок втором году и что никто не знает, где ее могилка. Еще Михаил сообщал, что хата его уцелела от войны, так как местные партизаны не дали фашистам-факельщикам поджечь деревню во время отступления. «А зена моя Пелагея,– сообщил Михаил,– зива и здорова, цего и Вам зелает». Словом, пришел солдат с войны, и продолжилась в его хате жизнь. Михаил регулярно присылал письма. Летом он приезжал в Москву с ягодами из не умершего еще совсем сада. Аркада в нем, конечно, уже не было, но белые «сливицки» и «самородина» еще были. Он продавал свой товар на московских рынках. Удалось ему в конце концов приобрести «теленицка», из которого выросла корова. Стал потом на продажу привозить и телятину. А потом вдруг сообщил нам, что «зена» его Пелагея родила ему сына Колю. Сообщил он также и о том, что к хате пристроил террасу. А однажды в Москву приехал при часах. Все это время Михаил состоял в колхозе и посильно выполнял в нем свои обязанности.

Наконец подрос, а потом и вырос его сын Коля. С отцом он несколько раз приезжал к нам в Перловку. Из деревни Коля ушел на работу во Мценскую МТС, женился, получил в городе квартиру, родил «девку Любку». Так сообщил нам Михаил

Борисович. Он писал нам, что Колина девка Любка пока живет с ним в деревне. Но однажды, во время очередного приезда в Москву, Михаил Борисович рассказал нам о том, что Колина жена не пускала его к себе в квартиру, когда ему приходилось к ним заходить, бывая по делам во Мценске, и что сын Коля за отца не заступается и даже, наоборот, оказывался с женой заодно. Моя Мама никогда, между прочим, не отказывала Михаилу в приюте, в куске хлеба и добром совете. Мне кажется, что из всех своих племянников она как-то по-особому всегда жалела Мишку, и он любил ее за это. А сын Коля вырос негодяем и пьяницей. Как сложилась его судьба во Мценске, я не знаю и знать не хочу. Михаил приезжал на похороны моего Отца в 1969 году. Потом через год хоронили нашу Маму, и Михаил непременно был в числе близких родственников. Несколько раз он бывал у моего брата после смерти наших родителей. Однажды он поведал нам о последней обиде. На день Победы в колхозе чествовали и угощали ветеранов. А одна пьяная баба, жена Васьки Молоканова, без всякой причины сорвала с него Орден Славы третьей степени и закинула его в пруд. Уцелел этот пруд и в войну, и после войны. И сейчас он еще не высох. Вот так пьяная баба-дура увековечила память о ветеране Великой Отечественной войны, потомственном сермяжном мужике из деревни Прудищи, что и ныне стоит в прославленной литературной тургеневской стороне, Михаиле Борисовиче Шаткове. Да кто только теперь будет об этом знать?!

Умер Михаил в 1983 году в Спасском-Лутовиново. Незадолго до кончины совхоз имени И. С. Тургенева предоставил ему с женой квартиру. А на усадьбе его растут еще и вишни, и сливы. Похоронен брат был без почестей, наспех. Ни крестом, ни звездой могилку его не пометили. Когда я заезжал в Спасское в восемьдесят пятом, никто мне указать ее место не мог. Жена его Пелагея умерла через год после смерти мужа. Сына Колю и внучку Любку покойные не обременили ни наследством, ни памятью. А вы говорите! Так закончил бы свое повествование мой мудрый брат.

* * *

Пятеро сыновей и две дочери было у моей Бабушки Арины Стефановны, бывшей мценской крестьянки. Пятнадцать внуков и четырех внучек родили они своей матери на утеху. Всех она знала, всех не обделила своей лаской и всех напутствовала в жизнь добрым словом. Но не могла она уберечь их от превратностей судьбы. Поколению ее внуков выпало жить в сложное время войн и жестоких перемен. Не все они решили свою жизненную задачу, и не всем им удалось продолжить линию своего рода. Правнуков и правнучек у Бабушки Арины оказалось только тринадцать. А праправнуков – пятнадцать.

Да не все они теперь уже Левыкины. Да и не все они теперь чисто русские. И никто из них никогда не видел тех мест, где некогда стоял бабушкин дом. И не возникает в их воображении и памяти, и не волнует их шелест старых ракит, черемух и осин, которые обозначают еще там незаросшие родимые рубежи.

Деревня Ушаково мои родственники – Хлопянные

Деревня Ушаково, в которой родилась моя Мама, стояла совсем недалеко от Левыкина. За колычками, через ржаное поле, всего в одной-полутора верстах виднелись зады ее усадеб, обсаженные вишнями и сливами, а над ними соломенные крыши хат. Передом она была развернута на юг, в другую от нас сторону в древнюю дикую степь. Недалеко от нас было Ушаково, а мир и жизнь в нем были свои.