Деревня Левыкино и ее обитатели

С разных сторон въезжали эти тележные колонны в город, поднимая пыль и будя горожан своим призывным скрипом и разноголосым шумом. Проезжали мимо ссыпных зерновых амбаров к Шатрам. Так называли у нас Городской Универсальный Магазин, здание которого было построено, может быть, еще в XVIII веке. Вокруг ГУМа простиралась базарная площадь. Напротив него стояла большая белая церковь Петра и Павла. А за ГУМом на берегу Зуши в ряд стояли кузницы, бондарные и шорные мастерские. Там ковали лошадей, гнули ободья колес, шили хомуты, из дубовых клепок делали бочки и кадушки, ковали шкворни, паяли, лудили. Из дверей кузниц светился огонь горнов и несся перезвон молотов и молотков. От них и от коновязей тянуло запахом горелого угля, раскаленного металла и конского навоза. На этом базарном пространстве тележные колонны и располагались, образуя живые торговые ряды по видам предполагаемой товарной крестьянской продукции.

Совсем не похож был наш мценский крестьянский базар на современные безобразные и криминальные блошиные рынки. У меня будет еще повод рассказать о нем, походить по его рядам и также мысленно на вкус попробовать всякой деревенской всячины и повстречаться с земляками. А в то базарное весеннее утро наш дядя Борис нашел себе свободное место в мясном ряду, распряг лошадь, задал ей сенца и закурил самокрутку в ожидании покупателя. Тот не заставил себя ждать.

«Чем торгуешь, хозяин?» – вдруг услышал задремавший было продавец.

«Собственно говоря,– любезно ответил Борис Иванович, кивнув в сторону телеги,– поросяточками».

Взглянул на телегу и вокруг нее и не увидев ничего похожего на поросят, покупатель удивленно спросил: «А где же они?»

Удивился и продавец, кинулся к телеге. А поросят там действительно не было. Обшарил руками солому, которой были они прикрыты от утренней прохлады по дороге. Рука нащупала вдруг одну поросячью ножку. Сосунок висел мордочкой вниз, зацепившись одним окорочком в веревках, которыми был опутан дырявый задок телеги. Понял хозяин, что все остальные пять вывалились в эту дырку, пока он подремывая ехал семь верст от деревни до города. Смутился, засуетился незадачливый продавец. Стал распутывать поросеночка. А он вдруг завизжал на весь базар. Раздался хохот соседей по торговому ряду. Выпростав наконец из веревок визжащего сосунка и объяснив покупателю, что, «собственно говоря, товар не продается», дядя Борис схватил мешок, вскочил на распряженную лошадь верхом и помчался назад собирать по дороге потерянный и разбежавшийся живой товар.

На потеху и удивление случайным свидетелям он долго гонялся за беглецами и, как бы то ни было, собрал-таки их в мешок.

Историю этого несостоявшегося торгового предприятия любил рассказывать один из сыновей Бориса Ивановича, Николай. В его исполнении она звучала забавным юмористическим рассказом. А я только теперь понял, что в этом комическом случае выразилась вся суть незадачливости малоземельного российского крестьянина с дырявой телегой и судьбой.

Земли у Бориса Ивановича действительно было мало. Впрочем, как и у большинства соседей – чуть большее десятины на душу. И когда он, скопив деньжат в городе Бежице, купил молотилку, то своего урожая с этой земли было так немного, что для его обмолота она оказалась практически ненужной. Его можно было бы перемолотить цепами, как это делали многие в вашей единоличной деревне вплоть до начала тридцатых годов. И еще в молотилку-то надо было впрягать четыре лошади, а у Бориса Ивановича она была одна. Не могла его молотилка конкурировать с такой же машиной более предприимчивого в хозяйстве брата Федота Ивановича и другого богатого односельчанина, Алексея Яковлевича, у которых и земли было больше, и лошадей, да и клиентов тоже. А потому стояла молотилка на гумне Бориса Ивановича, ржавела. А мы с братом катались на ней, как на каруселях.

Детьми Бориса Ивановича Бог не обидел. У него было три сына и две дочери. В живых из них осталась теперь одна младшая дочь Анна Борисовна. Та самая, которую я сватал, имея в виду «богатое приданое». Она с середины тридцатых годов живет в Москве. Лет десять назад схоронила мужа. Бездетна. Мы всю жизнь с ней дружим. И теперь регулярно встречаемся по праздникам у старшего брата. В Москву она приехала продолжать учебу после окончания во Мценске семилетки. Поступила в педагогический техникум. А на жительство определилась к своему старшему брату Василию, который первым из детей Бориса Ивановича ушел из деревни и стал на всю остальную жизнь городским человеком.

С него я и начну рассказ о сыновьях Бориса Ивановича. В конце 20-х годов он по протекции знакомых моему Отцу москвичей, братьев Молфыгиных, поселился в подвале старого деревянного дома на каменном подклете, на улице Верхне-Радищевской в районе Таганки.