Деревня Левыкино и ее обитатели

И так случилось, что убогий подвал этого убогого дома сыграл очень важную роль не столько в судьбе самого его хозяина Василия Борисовича, сколько в жизни остальных его братьев и сестры, а также в жизни других наших родственников и даже многих односельчан. Многие из них, уходя из деревни в поисках счастья, входили в московскую жизнь через этот сырой и холодный подвал. Здесь они находили приют у своего доброго брата и земляка. Здесь они порой подолгу жили, пока устраивались на работу и получали московские паспорта и прописку и находили другие места для жительства. Пропускная способность этого тесного ночлега была особенно велика в конце двадцатых – начале тридцатых годов. Здесь тогда начинали свою московскую жизнь будущие ударники социалистического соревнования, стахановцы, будущие учителя, торговые работники, просто рабочие и даже кое-кто из будущих секретарей райкомов ВКП (б).

Всех их, еще безвестных, принимал, привечал Василий Борисович и ни с кого за это не брал никакой платы. Некоторые из них, однако, прощаясь, забывали сказать спасибо.

Сам он прожил достаточно долгую жизнь. И, несмотря на то, что в ней не совершил подвигов и заслугами не был отмечен, о нем многим стоило бы вспомнить добрым словом.

Василий Борисович тоже, как и отец, был и чудаком, и неудачником, только в еще большей степени. Сначала в жизни ему не повезло со зрением. В раннем детстве он перенес тяжелую форму кори с осложнением на глаза и с тех пор вынужден был пользоваться очками. Сильные, толстые стекла очков в темной роговой оправе стали неотъемлемой частью его портрета. Он носил их, не снимая. Они повлияли на его манеру непосредственного общения с собеседниками. Разговаривая с ними, он как-то по-особому, склонив голову набок, разворачивал свое лицо в сторону говорящего с ним человека, стараясь не пропустить ни одного сказанного им слова. При этом на лице его всегда светилась добрая, участливая улыбка. Ею он располагал к себе собеседника. Я никогда не видел на его лице злого выражения.

Но и по внутренней своей сути Василий был добрым человеком, как и его отец. Однако судьба обрекла его на трудную жизнь. Он прожил ее сам, как мог, без помощи со стороны ни от друзей, ни от родителей. Прожил честно. Для многих своих родственников и деревенских соседей он сделал много доброго. Его добрая помощь им была проста: ночлег, пристанище в своем убогом подвале, доброе слово и разделенный кусок хлеба. За такую помощь у нас, русских людей, плату не берут, но и особого признания не получают. Она сама собою разумеется.

Поселившись в необитаемом подвале на Верхне-Радищевской, сам он поначалу устроился учеником электромонтера на Московско-Курской товарной железнодорожной станции. По-моему, вся его последующая жизнь была связана с ней. Потом он работал здесь весовщиком, каким-то младшим конторским служащим, а после войны сторожем. Постоянным атрибутом его внешности всегда была спецодежда железнодорожного служащего – темно-синяя шевиотовая тужурка с накладными карманами и с петлицами. В какое-то время на них были даже знаки младшего руководящего состава. Другого костюма у Василия и не было.

Освоившись в московской жизни и приобретя простейшие навыки в профессии электромонтера, на первую побывку к родителям в деревню Василий приехал не только в этой форме, не только с гостинцами, но и с неожиданным сюрпризом. Было это в 1929 году. Он привез с собой всю необходимую остнастку для внутренней электропроводки – электрошнур, розетки, штепсели, патроны и, конечно, лампочки Ильича. Все это он мастерски смонтировал в доме Отца.

Вся деревня тогда ходила смотреть это чудо. Все смотрели на лампочку Ильича, ожидая, что она вот-вот загорится. А она, увы, не загоралась, так как «вдоль деревни» у нас тогда и много лет спустя, до самых пятидесятых годов, не зашагали еще «торопливые столбы» электропередачи. Деревня наша тогда стояла далеко в стороне от электрификации. Социализму здесь суждено было состояться без этого важного ленинского компонента.

Не загорелась лампочка Ильича в доме Бориса Ивановича Левыкина. Много лет она висела в хате, над столом, удивляя и старых, и малых жителей деревни, и гостей. Я помню и свое чувство ожидания чуда, когда, приходя к Дяде поглядеть на страшную Бабу-ягу, пугливо поворачивал рычажок электровыключателя. Чуда не было. Оставалось разочарование. Со временем и обитатели дома, и посторонние люди перестали лампочку замечать.