Деревня Левыкино и ее обитатели

Манила казавшаяся удача товарищей, ушедших из деревни. И вслед за ними в конце концов подался и он в Москву, к старшему брату, в знакомый подвал на Верхне-Радищевской. Влился в ряды рабочего класса, устроившись на московскую станцию Ярославской железной дороги. В этом ему поспособствовал земляк Егор Михайлович Ушаков, который тогда работал на этой станции в отделе кадров.

Труда Алексей не боялся и не чурался. Зажил городской жизнью. Женился. Но тут грянула война. Вместе со своим земляком из отдела кадров Егором Ушаковым Алексей в первые ее дни был призван в Красную Армию. Действительную службу он в свое время проходил в территориальных частях на периодически проводимых сборах. Тогда ему было присвоено какое-то звание младшего комсостава. Младшим командиром и ушел на фронт Алексей. А погиб в звании лейтенанта в сорок втором под Ржевом. Самая тяжелая доля досталась солдатам первых дней войны. Им в неравных боях пришлось отступать. Их били, окружали, брали в плен, морили голодом. Самого жестокого и позорного Алексею удалось избежать. Но он погиб там, откуда почти невозможно было вернуться живым,– на Ржевском пятачке. Говорят, что на нем ежедневно и даже ежечасно погибал каждый второй. Долго не было известно ни о времени, ни о месте его гибели. Официальную справку его матери удалось получить только после войны. Сухая справка не сообщала ни о подвигах, ни о наградах. Как и о всех сообщалось, что он погиб «смертью храбрых за свою советскую Родину».

В память о двоюродном брате я назвал своего младшего сына Алексеем. А великий русский поэт увековечил в памяти народной его имя и имена всех безымянных и не отмеченных наградами солдат в стихах:

Я убит подо Ржевом

В безымянном болоте

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

И во всем этом мире

До конца его дней

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей.

Я, где корни слепые

Ищут корма во тьме,

Я, где с облачком пыли

Ходит рожь на холме.

* * *

Какой-то недобрый рок преследовал сыновей Бориса Ивановича. Не повезло в жизни и третьему из них, Николаю. Родился он в 1910 году. На первых порах природа не обделила его ни здоровьем, ни физической силой, ни мужественной внешностью. Особенно запомнился мне этот мой двоюродный брат в форме красноармейца-кавалериста. В ней он приехал к нам в Москву в 1933 году на похороны своего отца. Брат проходил тогда действительную службу где-то на Украине, под Житомиром. Он появился перед нами, словно с плаката, в ладно пригнанной на крепкой фигуре длинной кавалерийской шинели, в красноармейском шлеме со звездой и в сапогах со звонкими и блестящими шпорами.

Когда Николай в своей монументальной выправке проходил мимо окон нашего дома, все наши фабричные девушки из окон встречали и провожали его трепетным взглядом. А он словно бы, и не замечал их. Мне очень понравился тогда мой брат, и я захотел тоже когда-нибудь стать кавалеристом. Об этом своем желании я даже заявил своим девочкам из класса. Все наши ребята тогда хотели стать летчиками и танкистами. А я выбрал себе конницу. Правда, причиной такого выбора явился не только брат Николай. Дело в том, что вообще для всех героических военных профессий я был объявлен непригодным доктором Гуревичем, нашим добрым семейным доктором, лечившим меня от многих болезней в детстве. Как-то, прослушивая мое сердце, он покачав головой и вздохнув при этом, сказал: «Ну тебе, дружок, в солдатах не служить».

Этот докторский приговор я вспомнил, конечно, выбирая себе свое военное будущее в наших детских мечтаниях. Не мог же я пасть лицом в глазах моих сверстниц. Я очень обрадовался, когда красивая девчонка из нашего класса Лиля Иванова попросила меня, если моя мечта сбудется, покатать ее на лошадке.

Не стал бы я вспоминать об этой наивной детской истории, не случись мне много лет спустя на фронте во время боев на Кубани в 1943 году стать конным артиллерийским разведчиком. Ошибся мой добрый доктор Гуревич. Солдатом я стал без двух месяцев в семнадцать лет добровольно в конце сорок первого. Военные доктора не обнаружили у меня физических изъянов. Я отвоевал все четыре года и плюс к ним еще четыре года и пять месяцев после войны. В 1943 году я служил в противотанковой батарее на конной тяге. И однажды из орудийного расчета по своей просьбе я был переведен в отделение конной артиллерийской разведки. Получил коня и клинок. Правда, шинель у меня оставалась обычная, пехотинская, без высокого разреза.