Деревня Пушканы

— Чтобы без заработка не приходила… Знаю! — вызывающе кивнула Анна. — А тебе придется примириться с этим. Завтра клюкву собирать пойду. Уж столько, чтоб с тобой за похлебку и хлеб рассчитаться, наскребу.

— Наскребешь? — зло прошипела невестка. — Наскребешь теперь. Шлялась невесть с кем. Не захотела на порядочном месте работать. Вот и получила коленкой под зад.

— Чего попусту языком трепать о том, что было, — отвернулась Анна и, шаркая промокшими ботинками брата, пошла к дому.

— Все тебе попусту, ну, конечно… За восемь лет к готовенькому привыкла. Шла бы в местечко, в Даугавпилс или в Ригу работы искать. — Невестка двинулась за ней. — Паспорт у тебя теперь есть.

— Паспорт? — Анна остановилась. — Петерис уже приехал?

— Ты только попробуй что-нибудь у Петериса клянчить! И сейчас же его ботинки сними! Слышишь?

— Слышу, — ответила Анна и вошла в дом.

Когда Моника раскричится, уж лучше промолчать. В запечье на лежанке стонала мать, на печи спал больной отец, у запотевшего окна шмыгали носами обе девочки, терли, пытаясь согреться, голые красные и давно не мытые ножки. Стол после обеда еще не прибрали. Перед плитой брошен закоптелый котел.

Анна толкнула наружную дверь — ужасно затхлый воздух в доме! Она сняла у порога грязные ботинки и пошла спросить, как чувствуют себя родители. Хвори матери известны: тошнит, болят ноги, голова тяжелая и страшный шум в ушах. А стоит ей с невесткой или другими домашними поцапаться, так боли еще пуще донимают. Отец простыл, работая у Сперкая в мочилах для льна. Порою так кости ломит, что только от раскаленных кирпичей легчает, если их к спине приложить.

— А теперь погреть не надо? — спросила Анна отца, когда мать кончила причитать.

— Нехудо бы, — простонал Гаспар.

А мать все бормотала свое:

— Монике до больного человека и дела нет. Днями не подойдет. Человеку от жажды помереть впору, а она капли воды не подаст.

— Я сейчас! — закрыла Анна дверь и пошла к плите. — Куда, черт подери, спички запихали? Моника тоже хороша! Малышки, послушайте, не видели, куда маменька спички сунула?

— Денег не принесла? — крикнула из запечья мать, не дождавшись, пока дочь раскалит кирпичи.

— Завтра на Большое болото пойду клюкву собирать, — ответила она и посмотрела на девочек. Те грустно глазели на тетку. — Буду скупщику носить.

— По ягоды пойдешь, как нищенка, как староверка, которой в поле работать лень, — заныла мать. — Разве думала я до такого позора дожить, когда нянчила тебя. В школу ходила, и немецкому, и английскому обучалась, а теперь перед всем светом срамиться пойдет!..

— Срам, мама, воровать ходить.

— …Людям на посмешище. Весной, точно бог знает кто, на шоссе пошла, теперь — на болото… Начальников попросила бы… В каждую исповедь ксендз спрашивает, почему в церкви не бываешь. Поцеловала бы руку наместнику божьему, колено преклонила бы перед ним, тут же пристроил бы.

— Я умолять, на коленях ползти, мать, не собираюсь, этого ты от меня не дождешься.

— Оставила бы ее в покое, — прохрипел Гаспар. — Жили мы до сих пор и дальше проживем как-нибудь. У Анны своя голова на плечах. Получше нас, стариков, знает она, как ей быть. Раз ничего другого не остается, как по ягоды идти, пускай идет, — примирительно сказал он. Дочка притащила раскаленные кирпичи и принялась заворачивать их в тряпки. — А может, тебе лучше в другой стороне счастья попытать? Паспорт у тебя есть. С волостью ты уже не связана, может, на чулисовской стороне где? Заодно и от шпиков избавишься.

— Шпиков, отец, повсюду хватает. Пока господа властвовать будут, шпики не переведутся. Но сейчас не могу я никуда уходить. Есть у меня одно дело. Потом, в другой раз, скажу тебе.

— Ну коли так…

— Дай напиться! — уже невмоготу стало Гаспарихе разговоры мужа и дочки слушать. — Теплой водички подала бы…

Хлопнув дверью и застучав деревянными башмаками, с охапкой коряг вошла Моника. Бросила дрова у очага и загремела кольцами на плите.

— Опять зря дрова перевели. Добывать, так некому, а жгут, как первые богатеи. Ах ты, дрянь этакая, почему показала, где спички лежат? — обрушилась Моника на Теклите тяжелой своей рукой.

— Что ты делаешь? — кинулась Анна защищать малышку. — Почему бьешь ее, сама я спички твои взяла.

— Са-ма взя-ла, — передразнила Моника и вернулась к плите. — Целая орава дармоедов да воров! Только и знают, что другим на шею садиться. Порядочных людей по судам таскают, а этим людям на голову лезть дозволяют. Ничего, дождетесь вы у меня. Схвачу кочергу — и всех подряд! Из комнаты, из запечья вон!

— Не забывай, что ты это говоришь отцу и матери своего мужа, старикам, больным людям! — Анна взяла топор и ушла в дровокольню. Хотя бы с глаз долой.