Деривация.

— Значит так, Барс! Завтра в десять утра группировка проводит видео-конференц-связь со штабом в Хмеймиме, Сурин будет заслушивать доклад о новом тактическом приёме боевиков. Докладывают Сомов, я и ты — как непосредственный участник боя. Всё понятно?

— Так, а что там докладывать? — спросил Паша с замиранием души — он вспомнил, как командующий требовал послать командира снайперской роты на родину, встретив того на совещании.

— Барс, не выноси мне мозги. Ты наворотил кучу дел — вот и думай! А если серьезно — распиши ход боя, расход боезапаса, потери наши и боевиков…

— У нас потерь нет.

— Ну и отлично! Обязательно надо это упомянуть. Генералы такое приветствуют.

— Понял.

— Выезжай не раньше рассвета. Мы тут с беспилотников сейчас отдельных боевиков вдоль дороги выявляем и бьём артой и двумя твоими «тяжелыми» снайперами. Так что отдыхай там, на элеваторе, утром приедешь. В штабе быть побритым и умытым. Все понятно?

— Так точно.

— Тогда — конец связи!

Чинар отключился. Паша зевнул, и подумав, что придумает, о чем говорить, пока будет ехать, лёг и мгновенно уснул.

* * *

К голове прикоснулось что-то обволакивающее и холодное, настолько холодной бывает броня танка на тридцатиградусном морозе — дотронься до неё теплой ладонью, ладонь к броне и примерзнет — и эта холодная броня высосет из тебя жизнь. Нестерпимый холод прикосновения заставил вздрогнуть, и Паша открыл глаза. Над ним висело какое-то серое туманное марево, постепенно приобретающее форму человека. Сквозь этот туман Паша видел всю позицию снайперского поста, сидящего в кресле Стешина, стоящего у прибора наблюдения одного из снайперов и Сагитова, который чуть поодаль разговаривал со вторым снайпером. Паше захотелось их позвать, но с удивлением он обнаружил, что не может раскрыть рта — вот эта серая холодная дымка была тому препятствием.

Туман оформился в силуэт человека, но Паша почему-то не мог разглядеть лицо, как и не мог встать со своего лежака, и даже не мог поднять руку, чтобы отогнать странное и страшное видение.

— Ты хорошо стреляешь, — знакомым голосом сказал мираж.

— Не жалуюсь, — ответил Паша, убедившись, что отвечать миражу он может, а попытка позвать Стешина опять не удалась.

— Ты сегодня убил тринадцать человек, — сообщил мираж. — Это много для первого раза.

— Не знаю, — ответил Паша. — Я еще не считал. Утром посчитаем.

— Ты считал, — сказал мираж. — Ты просто забыл. Страх смерти не позволил тебе осознавать происходящее в полной мере — не ведая прежде настоящего боя, ты испугался и искал пути к спасению своей жизни, поэтому мне пришлось помочь тебе, направить тебя на правильный путь. И ты молодец, профессионально справился со своей задачей. Признайся, что ты даже получил удовольствие от убийств.

— Я убивал врага, — возразил Паша, сразу давая понять собеседнику, как он будет оправдывать свои действия. — И это не убийство, это выполнение боевой задачи.

— Для кого-то он, конечно, враг, а для кого-то — живое существо. Жизнь которому дал не ты. Но ты забрал. Впрочем, это сейчас не важно.

— Кто ты? — Паша чувствовал, как от миража несёт каким-то первородным ужасом, из которого и состоит собеседник, но этот ужас словно был отделен от Паши какой-то преградой, которая, впрочем, как он понимал, могла рухнуть в любой момент — стоит только повести себя как-то не так.

— Я твой друг, — ответил мираж.

— Ничего себе друг, — горько усмехнулся Паша. — Я даже лица твоего не вижу.

— И тем не менее.

— Это ты говорил со мной? — Паша вспомнил голос, который недавно требовал от него убивать и убивать.

— Я, — признался мираж.

— Зачем?

— А ты разве не видишь, как это восхитительно — забирать жизнь у врага?

— Разве это восхитительно? — спросил Паша, — убивать людей?

— Конечно, — рассмеялся мираж. — Давай с тобой согласимся, что нет больше другого такого отменного наслаждения, как власть над судьбой другого человека, и особенно власть над его жизнью и смертью! И ты сегодня вдоволь насладился этой властью — в отношении своего врага. И знаешь, теперь ты совсем другой человек. Ты овладел великим таинством, знание которого не вернёт тебя уже в прежнюю жизнь. Теперь ты всегда будешь думать о том, как кого бы ещё лишить жизни… и получить от этого удовольствие!

— Ты мне не друг, — сказал Паша, и тут же почувствовал стылое дыхание собеседника, которое несло не только холод могил, но и волны первородного страха. — Кто же ты?

— Я — эгрегор войны, и я теперь твой друг до скончания твоих дней… поверь, это так.

— Нет, — протестовал Паша.

— Чувствуешь, какой страх и ужас исходит от меня?

— Чувствую.

— Если ты будешь верить мне, весь этот ужас ты сможешь направлять на своего врага. А я буду тебе в этом помогать.

— Верить тебе? — спросил Паша.

— Верить мне, верить в меня. А я буду верить тебе.

— Я… — Паша не знал, что сказать, но в этот момент мираж вдруг стал расплываться и спустя мгновение, исчез.

* * *

Шабалин почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Подскочил.

— Что?

Перед ним стоял один из снайперов.

— Вы просили разбудить в шесть часов, — сказал снайпер.

— Ага, — кивнул Паша. — Спасибо.