Деррида

Я не смогу сделать много больше, кроме как набросать или предвосхитить, пунктирно, нескончаемую лекцию или нескончаемую откровенность, которой я мог бы возмечтать вас отяготить. Я хотел бы изобрести ради этого обстоятельства, обращаясь к Элен и в ее честь, новый жанр, новое название для этого жанра, по ту сторону всех различий или скорее обыгрывая эти различия между шепотом признаний на исповеди и авторитетом философской или теоретической лекции или критикой и поэтикой, слово-бумажник, слово-чемодан для Серизи, нечто между откровенностью (confidence), доверием (confiance) и лекцией (conférence)[1312].

Элен Сиксу не останется в долгу и посвятит Деррида две прекрасные книги: «Портрет Жака Деррида как молодого еврейского святого» (2001) и «Настаивать, Жаку Деррида» (2006)[1313]. В последние годы у них все больше диалогов и совместных интервью. «Мы встретились в самом начале, когда путь каждого из нас только начинался. Жак порой задавался вопросом, могло ли между нами возникнуть такое же сообщничество, если бы мы оба были писателями или оба философами. Он скорее полагал, что нет, не могло. Я же была убеждена в обратном. Во всяком случае, для меня он был писателем в полном смысле этого слова»[1314].

«В начале есть слово», – признает Деррида в одном из своих последних диалогов с Элен Сиксу. «Одновременно именование и вокабула. Словно бы, прежде чем написать, я ничего не думал: застигнутый врасплох тем ресурсом французского языка, который не был изобретен мной, я делаю из него то, чего не было в программе, но что уже стало возможным благодаря лексическому и синтаксическому богатству»[1315]. С Франсисом Понжем, которым он восхищается с подросткового возраста, Деррида разделяет «религию Литре, светскую, игровую религию»[1316]. Дело в том, что этимологическая игра не является для него розыском уже существующей истины: она, сохраняя «расширяющийся язык», является прежде всего изобретением.

Из таких слов, как «шаг/не» (pas), «жилище/оставание» (demeure) или «вуаль/покров» (voile), Деррида порой делает отправной пункт для целого текста, по-разному играя с ними, прославляя все их возможности.

Меня всегда ведет непереводимость, когда фраза навеки в долгу перед идиомой, когда перевод мог бы лишь потерять ее. И парадокс, пусть и мнимый, в том, что переводчики заинтересованы моими текстами намного больше французов, когда они пытаются переизобрести в своем собственном языке опыт, который я только что описал[1317].

Деррида настолько любит французский язык, что постоянно стремится его обогатить. «Мы обязаны ему новыми словами, активными словами (и в этом его письмо не чуждо насилию и поэзии)», – отметил еще в 1972 году Ролан Барт[1318]. Деррида и сам охотно рассказывал о том, как вскоре после включения слова différance в словарь Petit Robert Авитал Ронелл говорила об этом с матерью Жака как о событии, которое следует отпраздновать.

Жоржетт Сафар, всем своим видом показывая неодобрение, повернулась к сыну и спросила его: «Но Жаки, неужели ты и правда написал „различие“ (différence) с „а“?».

Проходят годы, и в его работах появляется много новых слов, которые могли шокировать не только его мать. В небольшой книге «Словарь Жака Деррида» Шарль Рамон собрал и проанализировал десятки этих неологизмов и слов-бумажников, созданных словно бы настоящим гурманом[1319]. Некоторые из них эфемерны, другие стали отличительными признаками его фирменного стиля: адестинация (adestination), архи-письмо, прибывание (arrivance), клан-дестинация/уход в подполье (clan-destination), дестинерранция/судьбоблуждание (destinerrance), эксапроприация, хантология, медиагогический, глобалатинизация, оставание (restance), стриктура (stricture)…