Дерзай, дщерь!

Е., переходя от духовника к духовнику, никак не найдет подходящего, потому что каждый в чем-нибудь с ней не согласен. Приехала в монастырь, возраст далеко не пенсионный, но: «посуду мыть не могу, аллергия», на огороде «жарко», на скотном «коров боюсь», на просфорне «нарушен теплообмен», псалтирь читать «тяжело, ночью вставать иногда приходится». Но главный вопрос, которым Е. мучает себя и других, не касается личных немощей, она упорно доискивается внятного извещения «воли Божией» о ее безусловном спасении конкретно в данном монастыре.

Мало кто готов воспринять правду о себе. Новоначальная К. с первых церковных шагов отметала всякие замечания, даже наставления священника прерывала на полуслове: «я мяса почти не ем», «я никогда не обижаюсь», «я всё понимаю». Между тем она беззастенчиво хвасталась своей практичностью: помнила все счастливые случаи, когда удавалось бесплатно полечиться, обсчитать домработницу, принудить подругу помогать по дому, а сослуживца быть у нее на побегушках. В то же время ее чуткая натура болезненно реагировала, если порицали даже не ее, а кого-то, в ком, по-видимому, узнавала себя, и тогда она с полными слез глазами восклицала: «Ах, зачем вы осуждаете!»; и в конце концов в любой ситуации вымогала сочувствие.

Героиню, которая слыла неимоверной святошей и терроризировала всех грозными обличениями с цитатами «от Писания», автор, не помню, Моруа или Мориак, вынужден ввергнуть в прелюбодеяние: в ужасном падении она только и начинает прозревать как христианка. Ибо «лучше быть грешником и видеть себя таковым, нежели быть по наружности праведником и видеть себя таковым», утверждает святитель Игнатий [128].

Вся праведность наша «якоже порт нечистыя» [129]; не так уж редко послушание Божьей воле не согласуется или даже вступает в противоречие с общепринятой моралью. В 20-е годы прошлого века одна молоденькая женщина, крестьянка, на глазах которой расстреляли мужа, бежала в Москву; с ребенком на руках она не могла, как прочие, устроиться на завод или в домработницы, скиталась по вокзалам; в церкви познакомилась с пожилым вдовцом и вышла замуж, несомненно, по расчету; совесть никогда ее не обличала, наоборот, она считала, что Господь уподобил ее Своей сроднице Руфи. Вспомним Фамарь, обманом зачавшую от свекра [130] и Раав, иерихонскую блудницу, по вере в Единого Бога завоевателей спасшую их разведчиков [131]- эти не самые добродетельные женщины избраны Промыслом в праматери нашего Спасителя! Не в том воля Божия, чтобы творить добро, а в том добро, чтобы творить волю Божию.

Работа над собой

Я чувствую: мое спасенье близко,

Но чтоб спастись, я должен умереть.

С. Липкин.

Поскольку «образ Божий почитается в мужчине и женщине одинаково, пусть будут равночестными и добродетели их, и проявление благих дел».Так говорил святитель Василий Великий; он пошел и дальше, основываясь, вероятно, на жизненном опыте, в частности, очевидно, наблюдая аскетическое самоотвержение женской части своего семейства: «Как может мужская природа состязаться с женской, проводящей жизнь в лишениях? Как может мужчина подражать выносливости женщины во время поста, ее упорству в молитве, обилию ее слез, прилежанию в добрых делах?» [132].

Действительно, когда удается присущую женской натуре жажду любви, нежности и заботы сфокусировать в стремление к Небесному Жениху и в прекрасном безрассудстве ради Него забыть себя, отвергнуть все мирское – тогда рождаются мученицы и преподобные. Отчего же первоначальная ревность угасает, отчего не все, и далеко не все, становятся святыми?

Может быть, мешает пресловутая женская эмоциональность; мы бесконечно терзаем духовников напористыми вопросами «как спастись» и «что делать», но в глубине души, т.е. на самом деле, желаем исполнения собственных наивных и мелочных фантазий; в нашем сердце живет личное представление о Боге, а не Сам Христос, совершенно конкретно сказавший «соблюди заповеди». И порой «подвиги», которые мы пробуем совершать по житийным образцам, становятся уловкой, попыткой получить за свои усилия гостинцы от Всевышнего. Хочется праведности, идеала, тоска по Богу имитируется в понятиях юридизма или психологизма, т.е. того же эгоизма.

На Троицу, первую или вторую в жизни, М. пришла к ранней литургии и ждала, что снизойдет Дух Святой; потом осталась на позднюю и опять ничего не произошло. Каждый год в Троицын день она вспоминала тогдашнее разочарование и наконец поняла, чем ценен полученный урок: у Бога нет расписаний, времен и сроков, всё что мы имеем – дары, которые Он дает, если желает и когда пожелает. Та же М. испытала нечто сверхъестественное в совсем не подходящих условиях, на рынке, совершенно неожиданно; пришлось отойти в угол, поставить на пол сумки и отвернуться к стене, чтобы скрыть струящиеся по лицу слезы. В тот день она закупала провизию к проводам сына в армию; Божие утешение, как ей открылось позже, предваряло грядущую скорбь от разлуки.