Держава и топор

Во время суда над самим Пугачевым и его сообщниками преступники были разбиты, по тяжести их вины, на «классы». Эту классификацию разработал А. А. Вяземский, и она была достаточно четкой в определении вины каждой группы преступников. По 1-му классу шел один преступник – Пугачев, по 2-му – «самые ближайшие [его] сообщники» – 5 человек, по 3-му классу – «первые разглашатели», то есть люди, стоявшие у истоков движения самозванца и поддержавшие его с самого начала. Их было трое. Но ранжирование преступлений не вело к унификации наказаний в одном классе. Вошедшие во 2-й класс преступники получили неодинаковые наказания: А. П. Перфильев приговорен к четвертованию, И. Н. Зарубин-Чика – к отсечению головы, а М. Г. Шагаев, Т. И. Подуров и В. И. Торнов – к повешению. Включенные в 3-й класс Василий Плотников, Денис Караваев, Григорий Закладников, Казнафер Усаев и Долгополов ждали наказания кнутом, вырывания ноздрей, клеймения и ссылки на каторгу, причем Долгополова указали содержать в оковах.

В целом же отметим, что юридически точное определение вины преступника с четко фиксированным для нее видом, сроком наказания для рассматриваемого времени было еще недостижимо. Поэтому часто неясно, почему за одно и то же преступление подельники получают разные наказания и как соотносятся их выявленная судом вина и тяжесть назначенного за это наказания, на чем строится система помилований.

В приговоре суда 1740 года по делу Волынского и его конфидентов сказано, что «сообщников его за участие в его злодейских сочинениях и рассуждениях»: Хрущова, Мусина-Пушкина, Соймонова и Еропкина четвертовать и отсечь им головы, Эйхлера колесовать и отсечь ему голову, Суде просто отсечь голову. Опять мы видим, как за одно преступление определяются разные наказания: всем отрубают головы, но четверых предварительно четвертуют, а одного колесуют. Меньше всего преступил закон Суда, и поэтому ему решили без мук отсечь голову. Однако через несколько дней императрица Анна пересмотрела приговор и, оставив обвинения, «смешала» в общем-то некую видимую нами в приговоре систему наказаний за соучастие. Из первой группы она приговорила к отсечению головы Хрущова и Еропкина, всех остальных оставила в живых. Это Соймонов, Эйхлер и Мусин-Пушкин, хотя и им назначили разные наказания: Соймонова и Эйхлера били кнутом и сослали на каторгу в Сибирь, а Мусину-Пушкину урезали язык и отправили на Соловки, Суду же наказали плетьми и сослали на Камчатку. В итоге по этой установленной государыней новой шкале наказаний вдруг легче всех других оказался наказан Мусин-Пушкин, который вначале шел по первой группе преступников, приговоренных к самым тяжелым наказаниям, а теперь он не был даже бит кнутом, как Соймонов или Эйхлер. Почему так произошло, мы не узнаем никогда. Возможно, П. И. Мусина-Пушкина помиловали из‐за его отца – заслуженного петровского деятеля И. А. Мусина-Пушкина. Это позволяет заподозрить та статья приговора, где сказано, что из имений преступника выделяются имения его отца и передаются его внукам, то есть детям преступника.

Этот и другие приговоры по многим другим политическим делам разрушают все наши представления о соотношении тяжести преступления и суровости наказания. Однако существовало несколько обстоятельств, которые несомненно влияли на приговор и судьбу преступника. Усугубляли вину и, соответственно, наказание рецидив и недонесение. Мягче организаторов, «заводчиков» наказывали рядовых, второстепенных соучастников. Облегчали судьи и участь тех, кто преступал закон по принуждению других.

Особо нужно сказать о раскаянии преступника. Политический сыск никогда не позволял побывавшему в застенке человеку уйти оттуда с высоко поднятой головой. «Бесстрашие», «упрямство» карались сурово. Преступника не только пытали, но и всячески унижали, ломали. При этом мало кого интересовала искренность раскаяния, важно было формальное признание. Правильным с точки зрения следствия было поведение В. В. Долгорукого, который после вынесения ему приговора по делу царевича Алексея написал государю покаянное письмо, в котором «приносил… вину свою». Это облегчило его участь. Разумно поступил в 1743 году Иван Лопухин, который признал, «что ему в его вине нет оправдания и он всеподданейше просит милосердия, хотя для бедных малолетних своих детей». Словом, «повинную голову и меч не сечет» – благодаря раскаянию Долгорукий и Лопухин голов не потеряли. Впрочем, известно, что прошение князя Матвея Гагарина, повинившегося в 1721 году перед Петром I в своих преступлениях, ему не помогло – царь указал повесить сибирского губернатора, точно так же как не был помилован раскаявшийся и выдавший всех своих сообщников царевич Алексей.