Держава и топор

Из этой партии приговоренных смертью казнен был один человек – Федька Троицкий. В приговоре о его конкретной вине ничего не сказано. Он один из «воров, изменников и бунтовщиков». И так названы все без исключения приговоренные в тот день преступники. Вошедший во вторую группу Микитка Голыгин наказан «за бунт и за раскол», а двое, Ивашка Мельнов и Федька Степанов, – «за их воровство и возмутительные слова». В третью группу попал стрелец Епишка Маслов, который участвовал в мятеже, но его вовлекли туда с принуждением. Наконец, без наказания, только ссылкой в Сибирь отделалась жонка Аринка Афанасьева. Этот пример кажется типичным для приговоров по государственным преступлениям начала ХVIII века. Ясно, что приговоренный к смерти Федька Троицкий признан в приговоре более виновным, чем Епишка Маслов, о котором указаны смягчающие его участь обстоятельства. Голыгин «за бунт и раскол» наказан суровее, чем Мельнов и Степанов «за их воровство и возмутительные слова», хотя, как уже сказано выше, понятие «воровство» почти безбрежно и охватывает фактически все преступления.

Итак, существовало устойчивое ранжирование вида причастности к государственному преступлению:

1. Зачинщик.

2. Сообщник.

3. Соучастник.

4. Неизветчик.

5. Подозреваемый (подозрительный за недоказанностью).

Такому ранжированию соответствуют и понижающиеся по степени суровости наказания. Вместе с тем в течение XVIII века усиливаются тенденции дифференцированного подхода к преступлению, становится заметно стремление даже в групповых делах определить меру наказания не только в зависимости от оценки умысла, мотивов действия группы преступников, но и с учетом различных обстоятельств дела.

Во время расследования дел участников восстания Пугачева Тайная экспедиция направила в Казанскую и Оренбургскую следственные комиссии особые «Примечания», в которых выделялись семь разрядов преступников. К 1-му разряду отнесены самые серьезные преступники – те, кто «пристал в толпу злодея из доброй воли, и делал во обще с тою толпою злодеяния и убивствы верноподанных и других к тому соглашал и был между злодеев командиром». По 2-му разряду числятся преступники, совершавшие преступления по принуждению главарей мятежников, «не имев ни малейшего способа, по превосходству силы злодеев, тому противиться». К 3-му разряду отнесены те, кто пристал к мятежникам добровольно, «а злодейств и убивств» не совершал и других к ним не склонял. В 4-й разряд включали тех, кто от мятежников отстал добровольно, но с повинной не явился. Все эти четыре вида преступлений, как отмечалось в рекомендации, – «суть разных родов [и] преступники должны быть наказываемы, размеряя каждого по их деяниям».

По 5-му разряду числятся участники восстания, которые в злодеяниях не участвовали, а только «делали вредные разглашения»; по 6-му разряду проходили все те, кто совершал преступления (кроме убийств), но, вняв призыву царского манифеста, добровольно сдался властям и чистосердечно раскаялся в содеянном. Наконец, 7-й, особый разряд составили примкнувшие к бунтовщикам офицеры и унтер-офицеры, от которых «отнюдь извинении никакие принимаемы, кажется, быть не должны». Солдат, попавших к пугачевцам, предполагалось «по законам наказать примерно» по жребию – каждого двадцатого. Все эти критерии применялись в судебной практике комиссий и других органов власти.

Однако когда после сражений под Казанью 12 и 15 июля 1774 года в руки правительственных войск попало не менее 10 тыс. человек, всеми этими разрядами пришлось пренебречь – нужно было срочно решать судьбу огромного количества колодников, содержать которых под арестом стало невозможно. Комиссия прибегла к упрощенному расследованию дел и вынесению приговоров. Нужно особо подчеркнуть – это было не то «упрощение», которое нам известно из истории подавления восстания Разина или Булавина, когда по Волге и Дону плыли плоты с повешенными за ребро сотнями бунтовщиков. Наоборот, екатерининские власти проявили неслыханную в тех условиях (после грабежей, убийств и поджогов в Казани) гуманность и за полмесяца выпустили большинство пленных, часто даже без телесных наказаний, поскольку не хватало уже кнутов. Как писал императрице П. С. Потемкин, мятежных крестьян после принесения ими присяги выдавали под расписку господам, управляющим и начальникам дворцовых волостей и заводов. Так же работала и Комиссия Лунина в Оренбурге. В его ведении было 2584 пленных, причем они мерли как мухи, и Комиссии в день приходилось рассматривать десятки дел, пропускать ежедневно сотни пленных.