Во-вторых, примечательна нечеткость в определении тяжести вины конкретного преступника и соответствующего ей наказания. Законодатель полностью полагался на судью, который выносил приговор «по силе дела», то есть с учетом совокупности всех обстоятельств дела, и ему разрешалось «
Без всякой ссылки на законы государь мог вынести приговор, а потом его отменить и вынести новый. 23 января 1724 года Петр «изволил читать экстракты по новгороцкому делу, по вологоцкому и указал… те дела решать по Уложенью». И в тот же день без всякого объяснения изменил приговор: «Его величество, будучи там же, указал по имянному своему указу бывшаго фискала Санина, хотя приговором и определено отсечь ему голову и оное утверждено собственною его величества рукою тако: „Учинить по сему“, однако же ево, Санина, колесовать». Когда дело дошло до казни, то царь на Троицкой площади вдруг распорядился отменить четвертование Санина и отослал его снова в крепость.
Из дел сыска мы часто узнаем только то, что многие преступники наказаны «за их вины», «за важные вины», «за некоторые важные вины», «за его немаловажные вины». И это все, что мы знаем из приговоров об их преступлении. И все же «глухота» многих приговоров не снимает научной проблемы классификации тогдашних государственных преступлений и поиска соответствия им в шкале распространенных тогда наказаний. Речь идет о том, чтобы попытаться понять: почему за одни «непристойные слова» людей отпускают из сыска с выговором и предупреждением, а за другие подвергают пыткам и мучительной казни? Чем определяется «цена» этих слов и соответствующие им наказания?
Политический сыск выработал следующую практику. Просто бранное, «продерзостное» слово, не имевшее «важности», да еще сказанное «с пьяну», «с проста», обычно наказывали битьем кнута, но чаще – сечением батогами или плетью. Если же «непристойные слова» относили ко второй группе, если в них усматривалась «злодейственность», «важность», умысел, особая злоба, да еще с элементом угрозы в адрес государя, то тяжесть наказания возрастала: кнут, ссылка на каторгу в Сибирь с отсечением языка и даже смертная казнь. Однако все критерии в оценке «непристойных слов» сразу же смещаются, если речь идет о делах крупных, в которых замешаны видные люди, или даже о делах рядовых, но по каким-то причинам признанных «важными», привлекших особое внимание самодержца. На вынесение приговора по всем этим делам влияли уже не принятые ранее нормы судебной рутины, а скрытые политические силы, воля самодержца.
Так же трудно установить соответствие тяжести преступления продолжительности заточения или ссылки, хотя естественно предположить, что приговоренные к пожизненному заключению или ссылке совершили более серьезное преступление, чем те, о которых в приговоре сказано «на десять лет», «на урочные годы», «до срока» или «до указа».
Когда выносился приговор о государственных преступлениях, совершенных группой преступников, то неизбежно вставала проблема установлений «шкалы наказаний», ранжирования их для участников групповых преступлений в зависимости от степени виновности каждого. Приведу пример. Следственная комиссия в 1701 году вынесла приговоры 5 стрельцам, участвовавшим в бунте 1698 года, а также одной стрелецкой жонке. Размещаю приговоры по нисходящей шкале наказаний:
1. Казнен смертью – 1 человек.
2. Бить кнутом, запятнав, сослать в Сибирь «в самые дальние города» – 3 человека.
3. Бить кнутом, сослать в Сибирь «в самые дальние города», без запятнания – 1 человек.
4. «Без наказания сослать в Сибирь на вечное житье в самые дальние города» – 1 человек.