Державю. Россия в очерках и кинорецензиях

СССР был страной контрастов. Еды в нем не было — хотя 250 миллионов жителей кушали трижды в день, и у некоторых даже за ушами трещало. Надеть было нечего — хотя в доплывших до нас «Ирониях судьбы» многие неплохо выглядят: дубленки-шубейки и женские сапоги на молнии, прижатые к небритой московской щеке. Пищепром был убитой отраслью — но все трейд-марки перекочевали в современность: овсяное печенье, докторская колбаса, дарницкий хлеб, жигулевское пиво, не говоря уже о тортах «Прага» и «Птичье молоко». Всем было категорически запрещено хохмить, слушать западную музыку и ездить за границу — притом все, о ком делаются юбилейные передачи, только тем и занимались, что хохмили, слушали западную музыку и ездили за границу, регулярно оставаясь там на ПМЖ. Те же, кто возвращался, тут же принимались делать адски антисоветские передачи, выходившие ежемесячно в прайм-тайм по первому каналу ЦТ. Улицы в тот момент пустели, и город вымирал. Советский народ вообще редко выходил наружу, потому что раз в месяц смотрел «Кабачок» (улицы пустели), раз в месяц «Вокруг смеха» (улицы пустели), раз в год «Семнадцать мгновений» по дюжине вечеров кряду (на улицах вьюговей и снежная пустыня), а ведь нельзя еще забывать про «Собаку на сене», «Отпуск за свой счет» и «Долгую дорогу в дюнах». Так советский человек и сидел годами перед телевизором, кушая салат оливье с неизвестно как образовавшимися майонезом и зеленым горошком.

Сочинять эту пургу можно погонными километрами, по сценарию в день. «В эпоху тотального дефицита, когда телевизор считался роскошью, зимним вечером 16 января 1966 года на экран вышла пилотная серия передачи с рабочим названием “Добрый вечер”, неустоявшимся коллективом и неотрепетированными вокальными номерами — и улицы тотчас вымерли, так стосковался народ по доброму юмору о дефиците колготок и плохой работе пунктов проката холодильников». Передачу тотчас принялись закрывать, и закрывали-закрывали, и все никак закрыть не могли. Особо усердствовал босс телевидения Лапин, и грозил, и гнобил, и в начале 70-го почти совсем закрыл, но ничего у него не вышло. Очевидно, потому, что С. Г. Лапин пришел на ТВ в апреле 1970 года, а до того не мог закрыть ничего, кроме возглавляемого им Телеграфного агентства Советского Союза. Но ведь всем известно, что на телевидении все закрывает Лапин, а открывает Брежнев, так что к чему эти мелочные придирки.

Ничего антисоветского в «Кабачке» не было в помине. Он был ярким свидетельством постепенной профанации советской идеи наступившим в результате роста нефтяных цен потребительским бумом. Пиджак, автомобиль, отбивная котлета и измена жене с блондинкой стали главной ценностью, подкосив социализм, — но поскольку у руководства страны тоже главной ценностью стали пиджак, автомобиль, отбивная и блондинка, оно не очень возражало против обуржуази-вания, а только делало вид, что хмурится. А коль скоро буржуазность у нас от веку ассоциируется с заграницей, идея переноса шуток про таксу, химчистку и след губной помады в ближнюю Европу (не во Францию же!) была крайне продуктивной. Выбор оказался невелик. Венгров мы знали мало, болгарами-румынами пренебрегали, вообразить передачу о быте восточных немцев невозможно было и в дурном сне. Оставались Чехия и Польша — но чешский трактир слишком отдавал Швейком с его сатирой на армию, администрацию и имперский дом Габсбургов — не надо всего вот этого. Пан Цыпа, пан Зюзя, девки с коленками — и довольно.

Если б у летописцев было в порядке с фантазией, они бы поискали ответы на простейшие вопросы: как все это воспринимали в Польше? Гордились или плечами пожимали на неловкую имитацию? Как соотносились меж собой в Театре сатиры партии «кабачковцев» и не-«кабачковцев» (Папанов, Миронов, Ширвиндт, Вера Васильева, которым для популярности не было нужды кривляться в подвале и петь чужим голосом под фонограмму)? Кто сочинял все эти скетчи и «крокодильские» «улыбки разных широт» — натуральные переводные венгры-поляки или те же Ефим Смолин, Лион Измайлов и Феликс Кривин, что делали весь остальной советский юмор? Но ответить на эти вопросы может специалист — а на юбилейные передачи зовут артистов, способных рассказывать только об интригах, поклонницах и о том, как им ну совершенно нечего было надеть из всей тысячи юбок и жакетов — прямо как той пани Монике.

А поскольку мужчины той поры уже все вымерли, а женский век дольше — мы вот уже четверть века и слушаем, как им 30 лет нечего было надеть и как всех их Лапин мучил-мучил, но так до конца и не домучил.

И сокрушаемся по этому поводу.

Лапин! Ну что ж ты так, а?

1968. Десант

Подъем переворотом

ВДВ становятся главной ударной силой Генштаба

Армия — не только доброе слово, но и очень быстрое дело.

(Иван Охлобыстин, «ДМБ»)