Дешевый и плохо сшитый костюм гориллы

Странно, после десяти лет почти супружеской жизни, даже такой странной, было бы естественнее сказать: «нас с Никки». К самой, кстати, Ольге подруги могли заявиться в любое время дня и ночи, они по-хозяйски заглядывали в холодильник, знали, где хранится чай, лежат вилки, не раз и не два пересмотрели все фотографии в семейном альбоме. Особенную радость вызывали детские Ольгины фотографии.

— Вот под этой надо написать: «Товарищи революционные матросы, пеГвым делом надо захватить Смольный, вокзалы и телегГаф», — покатывалась со смеху Нинка.

— А под той: «Кто все эти люди?», — подхватывала Наталья. — «Где мои вещи и деньги?».

Ольга с новым интересом разглядывала сидящую напротив пару. Любезная и светская Никки, хрупкая и изысканная в своем широком шелковом костюме, напоминающем пижаму. Ее длинные пальцы, поглаживающие ножку винного бокала, длинные ногти (кажется, острые и твердые), длинные белокурые волосы, небрежно отброшенные за спину, длинный рукав, свободно падающий к локтю, когда она клала руку Виктору на плечо. Каждым своим движением она словно говорила Ольге: «Это мое. Не трогай». Виктор был непоколебимо спокоен и, кажется, расслаблен, но даже в вытертых джинсах и серой майке оставался все тем же мистером Хайдом, каким Ольга уже привыкла его видеть. Кажется, пора было сматываться, пока наглядный курс почти брачных отношений не перешел в вестерн с дракой в салуне.

Виктор замолчал и отодвинул от себя тарелку, Никки сидела, опустив голову, впервые за вечер она позволила себе ссутулиться. Это не моя жизнь, подумала Ольга, я не буду вмешиваться. Наконец, Никки встала и убрала в мойку грязные тарелки, затем повернулась и приобняла Виктора за плечи. Ольга встретила ее прямой взгляд.

- Виктор, твоя гостья останется у нас ночевать?

— Конечно, нет, — вспыхнув от смущения, Ольга потянулась за телефоном. — Я сейчас вызову такси.

— Я вас отвезу.

Обе женщины ответили почти сразу:

— Не нужно.

— Ты же выпил.

— Я не пил.

— Ну, конечно, — в голосе Никки звучала усталость, — ты всегда рассчитываешь все наперед.

Ольге уже хотелось бежать отсюда.

В машине она молчала, полностью погрузившись в свои мысли. Ей было почти стыдно за них за всех: за мужчину, которые не знает, чего хочет, за женщину, так страдающую из-за него, за нее саму, не способную ни на какие эмоции, кроме осторожного сочувствия. Правильно говорила Нинка: снулая тюлька, мексиканский тушкан в анабиозе. Внезапно Ольге пришла в голову мысль, что воздух, который выдыхает Виктор вскоре попадет в ее легкие. Она быстро нажала кнопку и опустила стекло почти до половины.

— Не любите кондиционер?

— Не люблю закрытые пространства.

Виктор кивнул и больше не поворачивал лицо в ее сторону, словно прочитал ее мысли. Стало еще хуже, но Ольга упрямо тряхнула головой. В конце концов, жалеть печального крокодила только себе дороже. Виктор проводил ее до дверей подъезда, на верхней ступеньке Ольга повернулась в нему и протянула руку.

— Прощайте. Поблагодарить за приятный вечер не могу, извините.

Он взял ее пальцы в теплую ладонь, задумчиво нажал на косточку над широким белым кольцом, потянул к себе и легко обнял за плечи. Неловко разведя руки в сторону и вежливо отклонив голову, Ольга ждала. Да, это будет проблемой, подумал Виктор.

— Вы простите меня?

— Нет.

* * *

Не включая в прихожей света, Ольга выронила сумку и остановилась перед высоким зеркалом. Темные провалы глаз, контур света от горящих за окном фонарей, плотный темный силуэт фигуры. Ничего призрачного, эфемерного и недосказанного. Тело, желающее есть, греться на солнце, боящееся боли. И где-то внутри ленивая, жаждущая покоя душа. Один раз стукнули, и обиделась на весь белый свет? Выстроила стену между собой и миром, спряталась, закрыла глаза и уши? Зрелище нелицеприятное, надо признать.

Никки проследила взглядом за вынырнувшей с подземной парковки и завернувшей на улицу машиной. Она поправила занавеску на окне, переставила тарелки и бокалы в посудомоечную машину и вытерла стол. Нет, этот дом мой, подумала она. Я его заслужила.

Стоя на светофоре, Виктор барабанил ладонями по рулю в такт мелодии. Музыка отвлекала, мешала думать, и он со вздохом выключил радио. Решительный отпор Ольги оказался для него полной неожиданностью. Приходилось признать, что первое впечатление его не обмануло. Его влияние и деньги имели для нее значение только в офисе компании. Вне его пределов для нее начиналась жизнь, где за доброту платят добротой, за любовь любовью. Что у него осталось, что он сможет ей предложить? И что делать с Никки? С каждым его вздохом, она впивалась в него все глубже, словно железный крючок. Их соглашение, такое разумное и честное, оказалось самообманом для обоих. В молодости он в слепой панике вырывался из ловушек эмоциональных привязанностей, круша все запоры и стены. Теперь он сожалел о своей прошлой жестокости к любившим его женщинам и боялся, что исчерпал посланный ему лимит бескорыстной женской любви. Виктор снова включил радио и прибавил громкость.

* * *

На следующий день глаза Раисы сверкали ярче ее якутских бриллиантов.