Десять

— Перед соревнованиями всегда день отдыхают. Иначе перегоришь, Юля. Ты же хочешь стать врачом, тебе нужны силы… пойдём, подзарядимся позитивом, вот увидишь, завтра тебе будет легче сдать свой экзамен, чем если ты просидишь всю ночь над учебником, а утром будешь паниковать. Уж пусть лучше голова болит с похмелья, чем от перенапряжения.

Она быстро оделась и сейчас стояла под хмурым взглядом мужа.

— Юль, давай, снимай это, ты же не за картошкой собралась.

— А что не так? Удобно…

— В институт одевайся удобно, а вот когда идёшь со мной, пожалуйста, одевайся красиво.

— Но?..

— Маленький, мы уже говорили не один раз. Ты очень красивая, очень, от тебя не оторвать глаз, для чего ты прячешься за этими уродскими тряпками? Надень темно-синее платье, которое тебе мама моя привезла.

— Оно короткое.

— Оно короткое? Оно короткое! С твоими ногами нужно вообще без платья ходить, если бы у меня были такие ноги, клянусь, я бы ходил в юбке, маленький, вот станешь старой и толстой, тогда будешь прятать ноги, а сейчас иди и надень то платье.

— Да меня просто трахают глазами твои друзья, в этом платье!

— Отлично! Они глазами, а я на самом деле. Пусть сдохнут. Иди. Я жду. И возражений не принимаю. Ну… маленький, ты же знаешь, я спрячу тебя, если станет совсем невыносимо… учись подавать себя, маленький. Ты красивая женщина… не скрывай этого… как будто это можно скрыть.

Вечером они лежали, он играл прядями светлых локонов, она тихо дышала ему в грудь, пытаясь уснуть.

— Юля, давай ребёнка родим.

— Сейчас?

— Конечно, чего тянуть?

— Симон… мы не можем сейчас. Я учусь, у тебя сейчас слишком ответственный период, мы никак не потянем ребёнка…

— Нет ничего, с чем бы не справился человек, Юля. Ты это знаешь. Как один маленький человечек может помешать твоим или моим планам…

— Но… Симон… у нас нет денег, мне почти всегда не хватает до конца месяца, а я всё время экономлю… и даже чай и сахар покупает Адель, мы просто не сможем…

— Ты не говорила.

— Ну, я думала…

— Думала она. Я решу это.

Через месяц Симон Брахими решил финансовые вопросы молодой семьи, Юля плакала, она всё время говорила, что он рискует своей карьерой, и это просто самоубийство для него… но он ничего не хотел слушать, сказав, что если уж всю жизнь ставит на одну ступень выше, то и на две тоже сможет. Теперь он часто был не только на сборах, но и уезжал по делам федерации, успевая тренироваться и там.

Через год, когда у Юли появились красивые вещи, Адель больше не приходилось самой покупать сахар, а Юле пытаться приготовить из того, что осталось в холодильнике, да так, чтобы хватило на неделю, появился кареглазый мальчик. Её сын, с редким именем Евдоким, а попросту — Ким, что гармонировало с его глазами, так похожими на глаза плюшевых медведей из детского мира. Заботу о малыше полностью взяла на себя Адель, с радость оставив «свой трудовой подвиг», Юля оставила институт едва ли на пару недель, выбегая в перерывах к гардеробу, где уже стояла Адель, держа маленько Кима, и она пряталась в закутке, чтобы дать грудь.

Юля не успевала быть хорошей студенткой и хорошей мамой. Она либо не видела Кима и мучилась от того, что не видит сына, либо пропускала лекции, встречая неодобрение педагогов. У неё не получалось уделять внимание мужу, внимание, в котором, как она видела, он нуждался, порой сильно, иногда высказывая в глаза своё недовольство, но чаще просто обнимая до боли. «Мне так не хватает тебя, Юлька, побудь со мной, маленький». Она ловила неодобрительный взгляд на своём, ставшем мягком, животе и поплывшей талии, и, вздохнув, принялась делать упражнения, сначала дома, сама, постоянно путаясь в инструкциях и группах мышц, на которые необходимо работать в этот момент времени, и нагрузках. Потом с Симоном, который, улыбнувшись, сказал, что они не только вернут её прежнюю форму, но сделают Юлю ещё красивее.

Он не проявлял жалости, не шёл на поводу у усталости Юли, порой он был груб и отпускал бесцеремонные комментарии, за которые извинялся, но они оседали и оседали в голове, словно скапливались в надёжном хранилище под семью замками.