Десять

Она прятала лицо в волосах и заламывала руки, он неожиданно притянул её к себе, усадив на колени, как когда-то давно.

— Мы выйдем из этой комнаты и не вспомним об этом разговоре, ни словом, ни делом… хочешь — поплачь.

— Стыдно…

— Ничего, ничего, пупс, выплачь этот стыд, и у тебя всё получится, всё наладится, ты сможешь…

Он ещё долго говорил, какой хорошей женой она будет, что непременно научится всему, что только захочет, и что Симон её, конечно любит, и никогда не считал её толстой, потому что она не толстая, она красивая, и с каждым днём будет становится ещё красивей и умней. Она достигнет всего, чего ей так хочется, и даже больше… и будет счастлива со своим мужем. Навсегда.

Глава 6.

Её глаза смотрели, не отрываясь и, казалось, не моргая, на ночь за окном.

Крупные, практически невидимые хлопья медленно оседали на землю, иногда на отлив окна, иногда бились в стекло, не проникая внутрь. Хрупкая гладь стекла, как тонкая грань между будущим и настоящим, между жизнью и смертью. Между ДО и ПОСЛЕ.

Она чувствовала, что все возможные мышцы в её теле напряглись, от напряжения болели скулы, но не было сил даже на попытку расслабить тело или отпустить ситуацию.

Умирал её пациент. Первый. Неизбежность в её профессии, к которой следует привыкнуть, и, возможно, когда-нибудь она смерится с ней, но не этой ночью. Сегодня весь её организм противился. Перебрав в тысячный раз свои действия, действия других специалистов, многим более опытных, она могла лишь убедиться в собственном бессилии и вспоминать, вспоминать, вспоминать… думать о том, сколь многое не произойдёт в жизни этого мальчика — Алёши. Двенадцать лет жизни, два месяца на угасание и уход.

Он уже не узнает, кто победит в чемпионате мира по футболу, не узнает вкус победы и горечь поражений, не познает боль предательства и сладость любви женщины.

Она ничего не могла сделать для этого мальчика, только облегчить его уход в самые последние моменты, всё, что она могла — добиться места в реанимации, дойти с каталкой до белых дверей и, оставив родителей наедине с их личным горем, подняться сюда.

В «курилку». На территории Областной больницы внутренним приказом было запрещено курение для сотрудников, но с молчаливого же согласия администрации было выделено помещение перед железными дверями на чердак — большой холл, с окнами с видом на зелень деревьев, старыми скамейками и полусломанными стульями. Сюда приходили покурить, пообщаться почти неформально, это же место было бесконечным источником сплетен и новостей.

Сейчас тут было пустынно, и Юля спряталась здесь скорее от самой себя.

Шаги за спиной не испугали, легко догадаться — кто это… Не нужно оборачиваться или смотреть, не нужен даже шум шагов, она и без этого знала, когда в одном помещении с ней находится Юрий Борисович.

Как и обещал, он никогда ни словом, ни делом не дал понять, что помнит о том разговоре, их отношения можно было бы назвать рабочими или взаимодействием врача и пациента. Однажды почувствовав недомогание, спросив папу, к кому обратиться, услышав знакомое имя, она, отбросив ложный стыд, попросту попросила уделить ей внимание. Раз в полгода она поднималась на этаж гинекологии, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо, зная, что если результаты обследований будут не слишком спокойными, Юрий Борисович непременно скажет ей, позвонив. Случалось, что закрутившись между домом и работой, она пропускала время следующего осмотра, и тогда Юрий Борисович при случае, или даже специально набрав местный номер, в полушутливой форме напоминал о «месте встречи, что изменить и отменить нельзя».

И эти приёмы были, пожалуй, единственным временем, когда она не ощущала движение воздуха, когда она находилась в одном помещении с ним. Ему не нужно было говорить с ней, смотреть в её сторону или даже дышать одним воздухом. Порой было достаточно резкого осознания, что он в это же время в одном здании с ней… Иногда она забывала об этом на месяцы, но, столкнувшись внезапно в лифте, тихо кивнув в ответ на такой же безликий кивок, она ощущала, что единственное её желание сейчас, прямо на этом месте — прижаться спиной к нему и закрыть глаза. На две минуты.

Сейчас её странное желание сбывалось. Она почувствовала за спиной тепло, к которому потянулась, потом вдох, и одна его рука, обхватив плечи, прижала к мужскому телу, а другая, уложив её затылок на плечо, аккуратно гладила лицо, слегка надавливая на сведённым мышцы — даря успокоение.

— Мы не боги… — он говорил тихо, словно на ухо, по секрету.

— Я знаю.

— Отпусти.

— Не могу…

Он продолжал удерживать её плечи, прижимая к себе, и она ощущала, что мышцы расслабляются, принося ломоту в тело — настолько были скованы.

После разговора с Юрий Борисовичем, когда Юля проплакала не меньше двух часов, в конце концов заснув у него на руках, на следующее утро она решила последовать совету и сходить к священнику.