Десять

С самим Юрием Борисовичем они не виделись, что случалось и раньше. Не так и часто пересекаются детское отделение и гинекология. Время же очередного приёма Юля пропустила, сам же Юрий Борисович не позвонил, из чего можно было сделать вывод, что он явно не заинтересован во встрече, какой либо, по любому поводу.

Поводов находилось достаточно, у Юли всегда была причина подняться на отделение своего отца, но, доехав на лифте этажа до третьего, ощутив, что она не сможет встретить, даже вскользь, тем более — вскользь, его слегка надменный, но внушающий доверие взгляд, она выходила и шла к себе медленным шагом.

Столкнулись они только перед восьмым марта, на ежегодном и обязательном мероприятии по поздравлению вышестоящими простых смертных. Выходя из актового зала с дежурной коробкой конфет в руках, она невольно замедлила шаг. Увидев впереди знакомый затылок, она даже попыталась затеряться в гвалте белых халатов и смешков, но словно некто сверху вёл её, потому что в итоге, попросту убежав на этаж, где у них не была шанса столкнуться, она буквально упала в объятья Юрия Борисовича.

Казалось, дрожь, начинавшаяся с кончиков пальцев, проходила по всему напряжённому телу Юли, когда она стояла слишком близко для простых дружеских объятий с посторонним для неё человеком, и невероятно далёких от того, что хотела Юля. Её руки попытались оттолкнуть Юрия Борисовича, но слишком неуверенно, словно прося о чём-то другом.

— Куда бежишь? — странный вопрос, Юля не знала, как ответить на него. — Пошли.

Она не очень понимала, куда они идут: мимо кабинетов УЗИ и рентгенологического отделения, небрежно обнятая его рукой, профессионально, на расстоянии, не допускающем разнотолков, словно походя, по-дружески, пока не оказались в тупике, куда не заходит никто, кроме уборщицы раз в неделю, а то и реже, перед очередной комиссией или проверкой.

— Я должен извиниться.

— За что? — Юля терялась в словах, ощущениях, не хотела говорить, думать, дышать, хотела тепла тела и, может быть, его губ на своих.

— Я не должен был целовать тебя.

— Это я…

— Помню, что ты, но не списывай мою роль, хорошо?

— Хорошо… — она не списывала, не приписывала, не удивлялась его тону, не тонула во взгляде, она придвинулась ближе, безотчётно…

— Юля.

— А? — ещё ближе, ощущая его руки на пояснице, дыхание у виска, окунув себя в столь щедро предоставленные объятия, в руки, которые оберегали её спину от холода стены и притягивали к мужскому телу — делали именно то, что ей нужно было именно в это мгновение.

— Ты понимаешь, что ты делаешь, пупс? — он спросил как-то тихо, скорее обречённо, что вывело Юлю из гипноза, под который она попадала, благодаря его присутствию.

— Похоже, не понимаешь, — каким-то образом Юре удавалось удерживать её взгляд, хотя единственное желание было — спрятать не только глаза, но и лицо. На его груди. Сейчас.

— Будь на твоём месте любая другая, ЛЮБАЯ, я бы сказал, что ты феерично включаешь идиотку, но не ты… не та хрустальная девочка, которую я знаю.

— Что?

— Пупс, послушай меня, то, что происходит между тобой и мной — это очень сильно, с этим сложно бороться.

— С тобой?

— Ты не видишь? Хрустальный ребёнок… Да, и со мной. Это влечение, Юля, сильное влечение, возможно, самое сильное, что я испытывал в жизни и испытаю, и скорей всего — самое сильное из того, с чем ты сталкивалась, но мы не звери, мы просто не станем идти у него на поводу, хорошо?

— Влечение? — она не понимала, что он говорил, видела только его губы, двигающиеся и сухие.

— Господи! Влечение. Я хочу тебя. Сильно. И мне ничего не стоит взять тебя прямо сейчас, ты не будешь против, но что будет потом, Юля? Что будет потом? Ты сможешь с этим просто жить? Подумай, — он легонько встряхнул её, — подумай, Юленька, ты сможешь прийти сегодня вечером домой, смотреть в глаза Симона, улыбаться сыну? Это сложно, пупс, не начинай эту игру. Она не стоит свеч.

— Просто влечение, — Юлин мозг словно включился, начал анализировать, составлять картинку, систематизировать.

— Просто влечение, этому надо дать пройти, дать время, сейчас я отпущу тебя, повернусь и уйду, а ты постоишь немного и пойдёшь домой, к мужу… Может быть, даже пофантазируешь немножко, — он подмигнул во вспыхнувшее лицо Юли, — дашь себе время, и всё пройдёт, закончится, так же неожиданно, как началось.

— А ты?

— Я взрослый мальчик, справлюсь, — он окинул её спокойным взглядом, на мгновение притянув к себе, её руки вцепились в белых халат на его пояснице и отказывались отпускать, лицо уткнулось в шею. — Тише… всё, пупс, всё.

И, развернувшись, ушёл.