Десять

Если они встречались — его взгляд был спокойным, дружелюбным, и внушал доверие раз и навсегда. Он не избегал встречи, не проходил, торопясь, мимо, если коллеги что-то оживлённо обсуждали, и в их числе была Юля, он мог спокойно сесть рядом в столовой за стол, где была Юля, и вписаться в общий разговор. Только случайно, вдруг, оставшись вдвоём, она явственно ощущала и его напряжение тоже, она вдруг видела, что мышцы его шеи напряжены, словно он невероятным усилием сдерживает себя, то ли чтобы не уйти, то ли от того, чтобы последовать Юлиному желанию — окунуться в тепло объятий.

Юле казалось, что она не может сдерживаться, и, стоя в лифте, за спинами людей, у задней стены, она коснулась пальцами его руку — невесомо, почти неслышно, но горячо.

И ощутила такое же прикосновение в ответ. Подушечки пальцев к подушечкам, дыхание в разные стороны, взгляд в спины — и только лёгкое касание. Вот, пожалуй, и всё её общение с Юрием Борисовичем за эти месяцы.

Погода становилась хуже, стремительно. Не было уже яркого неба, его заволокло серым смогом, резкий и ледяной ветер усиливался, и начал накрапывать дождь. От дождя, хотя бы формально, могла спасти новая автобусная остановка, а вот от ветра и холода — нет. Юля уже не один раз успела пожалеть, что не послушала мужа и не взяла свитер… погода весной, действительно, очень изменчива.

Остановившаяся рядом серая иномарка не привлекла внимание Юли, наоборот, заставила отойти внутрь остановки, она понимала, что это весьма слабая защита, но действовала скорее инстинктивно. Высокая и красивая блондинка привлекала внимание, поэтому Симон крайне редко позволял ей пользоваться общественным транспортом, зная, как потом переживает Юля, если какой-нибудь нахальный парень, облапав её взглядом, начинает скабрезно шутить и предлагать продолжить знакомство в непринуждённой обстановке.

— Пупс? Садись.

Юля замерла, пригвоздилась к асфальту под ногами, не могла дышать или думать, не могла сойти с места.

— Эй, у тебя уже губы посинели, хочешь простыть? Давай-ка в машину, — тон был шутливым, а взгляд задорным, как никогда.

Юля устроилась на правом сиденье, поправив подол, поняв, что её ноги как-то слишком оголились под взглядом, который пробежался от модельной обуви в цвет платья до края выреза на груди, задержавшись там, потом, наконец, посмотрев в глаза.

В его взгляде не было и намёка на обычное спокойствие или даже высокомерие, в нём не было ничего, что могло бы вселить уверенность или успокоить.

— Куда тебя? — очень тихо.

— До любого метро, спасибо.

— Не за что пока.

Машина медленно проехала одну станцию метро, потом другую, Юля внимательно смотрела в любое стекло, капли дождя сбивались в причудливые этнические рисунки, пока их безжалостно не стирал «дворник», предоставляя новую площадку для танцев капель.

Молчание затягивалась, как и сама поездка, но вовсе не дождь, наверняка холодный, держал Юлю в машине, а едва слышное дыхание и иногда вздох, излишне судорожный.

Неожиданно она почувствовала, что её рука лежит в его руке. Машина остановилась.

— Я спрошу один раз. Один. Ты поедешь со мной сейчас? Ко мне домой?

— Зачем? — абсолютно лишний вопрос, его рука, перебирающая её пальцы, уже ответила на него ещё до того, как рот произнёс ненужный вопрос.

— Думаю, я больше не могу и не хочу бороться или ждать… я хочу сделать это, пупс. Поверь, тебя отпустит, меня отпустит. Всё это дерьмо собачье должно как-то закончиться, в конце концов… пупс, это нужно остановить. Поэтому я спрашиваю тебя ещё раз. Последний. Ты поедешь сейчас со мной, ко мне домой, с вполне определённой целью?

— Жена? — Было стыдно уже за мысль, допускающую, что такое возможно вообще. Этот мужчина должен вызывать в Юле протест, она должна встать и уйти, но вместо этого она покорно спрашивает, где его жена, и согласна ехать в их дом? Возможно, Юрий Борисович прав, и это просто дерьмо собачье, и нужно с ним заканчивать, выйти сейчас под дождь и не тянуться больше настолько безотчётно и настолько отчаянно, словно у неё и не было вовсе никакого выбора.

— Она в командировке.

— Да, — как приговор себе.

Через пару кварталов машина остановилась у огромного многоквартирного дома, недавно построенного, с ещё неблагоустроенным двором, но уже забитыми парковочными местами.

Она вышла под дождь, держась за любезно предоставленную руку, вошла в лифт с посторонним мужчиной, мужчиной, которого знала, как хорошего специалиста, мужчиной, который словно видел больше, чем говорил, с женатым мужчиной, с которым она собиралась заняться сексом. Будучи сама замужем.

И это была кто угодно, но не Юля. Не та девушка, что познакомилась на пыльной дороге с мальчиком и вышла за него. Не та женщина, что плакала, сидя на холодном полу в раздевалке бассейна, глядя на синие губы своего мужа. Эта была не та запутавшаяся и глупая девчонка, убежавшая от собственных проблем с мужем на дачу к родителям. И не та девочка, которую выпестовала бабушка, безустанно повторяя и повторяя о моральных принципах, грехопадении или устоях общества.