Десять

Сколько таких моментов нежности или страсти было у её любовника? Не с ней он засыпал и просыпался, не с ней делил тишину утра, пока ребёнок не проснулся, не её потом щекотал и прикусывал, когда маленький сын забирался в родительскую постель. Не ей поправлял шарф зимой, выбирал юбку на лето. Не с ней делил все те моменты семейной жизни, которые были знакомы Юлии, знакомы теплом, отчаянной жаждой сохранить, присыпать пудрой взаимности, улыбками и смешками в губы. Всем тем, чем был для неё Симон и, к несчастью Юлии, всем тем, чем отчаянно хотелось, чтобы был Юрий. Отчаянно от невозможности, невыполнимости этого желания. Простого и ясного — делить время с любимым.

Не ей он улыбался. Не к ней мог подойти не таясь. Сквозь неё он смотрел при встрече. Её он целовал до потери дыхания, стоило лишь переступить порог квартиры, часто не доходя до кровати, просто беря тут же, в прихожей, беря и отдавая, под отчаянный всхлип и вздох.

— Я согласна, — всё, что сказала Юлия.

Евгений был терпеливым и деликатным любовником, он любовался ею, как делал это Симон, никогда не настаивал на близости, упорно ведя свою линию, достигая нужного результата — порозовевшей шеи и мерцающего взгляда на удивление красивых глаз женщины в его постели и жизни.

Если он и замечал внезапное исчезновение Юлии — дела вид, что этого не происходит. Как и Юлия делала вид, что ничего не случилось, когда уже спокойно увидела букет из восьми роз и одну на следующий год, только усмехнувшись своему цинизму. Ложь стала частью её жизни ровно восемь лет назад… стала частью её, пропитав саму женщину и её окружение, где никто словно ничего не замечал. Или не хотел, как и не хотела она. Как смогла спокойно принять охлаждение Евгения и с улыбкой расставить точки над «i», оставшись друзьями, вынеся из этой дружбы приятное общение и звание кандидата медицинских наук.

— Какое средство контрацепции порекомендуешь? — спросила она на очередном приёме, зная, что у неё давно не было близких отношений с мужчиной.

— Я бы порекомендовал немного отдохнуть организму…

— Что, совсем без секса? — она кокетливо завела глаза. — Юрий Борисович, я не видела тебя чертовски давно, у врачей по-свински длинный отпуск.

— Я выписываю барьерные контрацептивы не вместо, а во время, — улыбаясь нагло, не как подобает врачу.

Юля смотрела куда-то перед собой, вдаль, сквозь большой стеллаж с книгами, справочниками и аккуратными стопками нужных ей историй болезни.

— Хм, — подняв глаза, она увидела Юру, — что ты тут делаешь?

— Пришёл посмотреть, как ты предаёшься панике.

— Тебе нужно за сыном ехать.

— Я помню, — он криво усмехнулся, как всегда происходило, если Юля напоминала ему о его ребёнке.

— Зачем ты зашёл, увидят…

— Возможно, но скорее всего — нет… Никто не рискнёт зайти, зная, что ты тут паникуешь и занимаешься самоедством, — он уже стоял у стола.

— Я не занимаюсь самоедством… все знают, как я стала заведующей.

— Все знают, что ты достойна этого. Все знают сколько личного времени и сил ты потратила и тратишь на это отделение, все знают, что ты готова в буквальном смысле разбивать лбом чиновничьи преграды, когда речь идёт о твоих пациентах или отделении, все знаю, что ты квалифицированный специалист, грамотный, целеустремлённый и талантливый. Все знают, что ты заслужила это место.

— Каким местом только?..

— Этим, — он легко провёл по вискам, — этим, — он уже целовал Юлю, легко забирая её неуверенность и чувство стыда. — Хрустальная, ты, как никто, заслуживаешь, иди сюда. — Она сидела на столе, позволяя его рукам командовать под её халатом, гладить бедра с внутренней стороны, с внешней, пробираться под трикотаж белья, надавливая на известные ему точки, заставляя понимать, что никто и никогда не сможет быть с Юлей вот так. На грани сознания:

— Могут зайти.

— Значит, так тому и быть, — он развёл ей ноги, приподняв попу, снял белье с неё и себя и, недолго думая, вошёл, прикусывая громкий вздох. Они двигались ритмично, синхронно, не задумываясь, отпуская на волю неуверенность или ревность, отпуская связи и взаимные обиды, даря друг другу любовь в чистом, концентрированном, незамутнённом виде, слизывая кончиком языка капельки пота, прикусывая почти до крови, ёрзая и скуля от наслаждения, забыв, где они находятся.

— Прошу прощения, — Владимир Викторович, отец Юлии, который за выслугой лет более не был заведующим отделением, но продолжал консультировать тут же, в больнице, как пациентов, так и врачей.

— Я не ожидал этого от тебя, Юля.

— Что?

— Он женатый человек!

— Ну, так ему и говори, я не замужем… и я уже выросла из твоих нотаций.

— Из некоторых вещей не вырастают, не вырастают из порядочности, чести и достоинства. Он женатый человек, и я не стану говорить ему, потому что он не мой сын, его жена не моя дочь. Моя дочь — ты! И ты ведёшь себя как мерзавка, занимаясь этим… на рабочем месте, с женатым мужчиной. Этому нет оправданий.

— Но…