– Вот и неправда: я, между прочим, почти всего Пруста прочитал; и Жида, половину, – возразил я. – И потом, у меня есть знакомый гомосексуалист, З* (тоже все в молодости жеманился, ладошками наружу ходил).
– Видела я, как ты с ним общаешься. Руки не подашь.
Пожалуй, первым не подам. Я не брезгую, нет. И не боюсь. Я соблюдаю дистанцию, разговариваю холодно и на расстоянии, как с женщиной, контакт с которой нежелателен.
И, разумеется, то, что я не люблю веселых людей – неправда. Я и сам веселый. Только это не все понимают.
А потом от С* пришло письмо. В нем сообщалось, что она вышла замуж… за Э* (тот приехал к ней погостить да так и остался), а еще, что они все время ржут…
«Что, съел!» – сказала мне жена и пошла писать ответ.
Пришло еще письмо. С* писала, что Э* нигде не работает, только шляется, все деньги тратит на шмотки, в доме жрать нечего, но несмотря на это, они все время ржут…
«Вот так, – сказала жена, с укоризной. – Не то что некоторые».
А спустя полгода С* написала, что какой-то мужчинка полюбил Э*, тот ответил взаимностью и ушел к мужчинке жить.
Я ржал. Жена спрашивает, смущенно:
– Как ты догадался?
– Что я, мужика от бабы что ли не отличу? – отвечаю.
– Но им же было так весело вместе… – сказала жена.
А я подумал: «Половой вопрос – штука серьезная. Поржали, и хватит».
Следующее письмо пришло через год, в красивом конверте, и на марке – Иммануил Кант. С* писала, что ни хрена не понимает по-немецки, что она лохушка и ей никогда не выплатить долг «черному», который уговорил ее поехать работать официанткой в его баре, что все немцы придурки и особенно – один старый урод, что все время на нее пялится, а еще, что она все время ржет: на днях она обнаружила, что беременна…
Потом С* замолчала, на письма жены ответов не было. А года через два пришло письмо с фотографией. На фото – С* (действительно, нехороша собой) с коляской, в коляске Kinder. В письме она сообщала, что господин, который все время на нее пялился, сделал ей предложение, она подумала – и согласилась, господин заплатил «черному» ее долг и помог ей с документами. Теперь она Frau *, муж ее обожает, дочку считает своей. Муж старый, скучный, надежный.
Непритворная любовь
Надо мной кто-то поселился: этажом выше. Как минимум двое. Я их ни разу не видел, но слышу постоянно. Я думаю, они очень любят друг друга, ибо целыми днями занимаются любовью; разумеется, и ночами. Скорее всего, они молоды и бедны, потому что только у бедных может быть такая скрипучая кровать и только у молодых – столько задора. Я бы не сказал, что они уж очень сильно мне мешают, разве что некоторые страницы приходится по несколько раз перечитывать. А ночью, ночью я и сам часто думаю о любви – как все, быть может. Хотя, после их приезда что-то уж больно часто стал думать, – постоянно. Это ведь ничего, правда? Но…
В воскресенье ко мне приедет дочка. Потому что я воскресный папа. Она уже почти девушка, я же не слепой. Боюсь, звуки страсти ее могут сильно взволновать, а меня, при ней, – смутить, хоть я и не ханжа. «А ты музыку включи», – говорит В*. Какую музыку! Я люблю Альбинони, а дочка – какой-то «Бумс-бамс-Peas». Потом, так громко музыку мы никогда не слушаем; а в-третьих – вопрос: спать нам тоже под музыку? А есть еще в-четвертых и в-пятых.
Воскресенье не за горами – даже не знаю, что и делать. И чего они так любят друг друга? Самое плохое, что это – хорошо.
Со мной уже такое было: и то, что одинок… и то, что все слышу… и то, что, кажется, смущен…
Ну, родители – это понятно. Бывал смущен, хотя, чего, вроде бы, естественнее. (Что естественно, то и безобразно.) И еще было, а потом еще. Запомнился один случай.
Живу в общаге с Т*, в одной, что называется, комнате. За стенкой Р*, живет один. У Т* – подружка А*, у Р* – Н*. У меня – «Девушка с жемчужной сережкой» Вермера на стенке, – больше никого. Н* училась со мной на одном курсе, недолго. Ей было не до учебы: страстная. Но мы сначала этого не знали. Она меня даже как-то к себе звала: чаю попить. А я был занят. Если о чем и жалею в жизни – о том, что был занятым дураком. Потому что, когда Н* стала ходить к Р*, мы узнали о ней многое и в частности, что у нее редкий дар. А я даже локти кусал. Хотя, может, дар был у Р*.
И было так. Сидим втроем: я, Т* и А* – беседуем; а в это время за стенкой Н* пришла на свидание к Р*, это невозможно было не услышать. Я не представлял, что свидания бывают такими громкими. Продолжать беседу было бессмысленно; бессмысленно и по той причине, что А* мгновенно возбудилась, да и Т* стал несколько игрив. Разумеется, я оставил их одних и вышел в коридор, где, оказалось, слышно было не меньше, а стыдно было больше. «Хоть кому-то хорошо», – сказала Светка Г*, выходя из кухни.